Рождественская песнь в прозе (пер.Врангель)

Представьте себ, что вдругъ пуддингъ не удался, или переломился, когда его перекладывали на блюдо, или кто нибудь перелзъ черезъ стну задняго двора и укралъ его, пока вс лакомились гусемъ! При подобныхъ предположеніяхъ маленькіе Кречиты зеленли. Положительно не было тхъ ужасовъ, которыми бы вс не пугали другъ друга.

О, какой густой паръ! Наконецъ пуддингъ вынутъ изъ кастрюли! Какой пріятный запахъ идетъ отъ полотнища, въ которое онъ былъ завернутъ! Какая смсь аппетитныхъ ароматовъ! Не то пахнетъ кухмистерской, не то сосдней пекарней, не то прачкой, живущей за угломъ! Но что за пуддингъ!

Черезъ какую нибудь минуту вернулась обратно въ столовую м-ссъ Кречитъ, взволнованная, но радостная и веселая, съ пуддингомъ въ рукахъ, похожимъ на испещренное крапинками пушечное ядро. Необычайно крпкій и твердый, онъ плавалъ въ четверть пинт пылающей водки и былъ увнчанъ въ честь Рождества вткой падуба.

О, какой необычайный пуддингъ! Бобъ объявилъ, и, замтьте, серіознымъ и спокойнымъ тономъ, что онъ смотритъ на этотъ пуддингъ, какъ на главное образцовое произведеніе м-ссъ Кречитъ съ тхъ поръ, какъ они женаты. М-ссъ Кречитъ отвчала ему, что лишь теперь, когда съ ея плечъ свалился камень въ вид этого пуддинга, она признается, что у нея были кое-какія сомннія относительно пропорціи муки.

Каждый вставилъ свое слово, но никто не ршился высказать, если и думалъ, что это былъ слишкомъ маленькій пуддингъ для такой многочисленной семьи. Откровенно говоря, было бы одинаково гршно и думать и высказать подобную вещь. Наврное каждый изъ семьи Кречитъ покраснлъ бы отъ стыда.

Наконецъ обдъ кончился, скатерть сняли, и въ одно мгновеніе комната была выметена и прибрана и огонь въ камин еще веселе затрещалъ отъ прибавленнаго угля. Былъ испытанъ и оказался чрезвычайно вкуснымъ приготовленный Бобомъ грогъ; на столъ поставили яблоки и апельсины, а въ каминъ бросили цлую кучу каштановъ, посл чего вся семья услась вокругъ пылавшаго камина, какъ выражался Бобъ, желая сказать полу-кругомъ передъ каминомъ. Передъ Бобомъ на столик выставили весь семейныя хрусталь: два стакана и кружку съ отбитой ручкой. Но какое это могло имть значеніе? Вдь они точно также могли вмстить въ себя кипящій пуншъ изъ большого жбана, какъ и золотые кубки, и Бобъ разливалъ его съ сіяющими отъ радости глазами, подъ веселый трескъ лопавшихся каштановъ. Бобъ началъ слдующимъ тостомъ:

— Желаю, друзья, всмъ намъ весело провести Рождество! Да благословитъ насъ Господь!

Вся семья повторила тостъ дружнымъ эхо.

— Да благословитъ Господь каждаго изъ насъ! — сказалъ посл всхъ Крошка Тимъ.

Онъ сидлъ на своей обычной скамеечк, совсмъ близко къ отцу, который не выпускалъ его маленькой, худенькой ручки изъ своей, какъ бы желая особенно выказать ему свою любовь и въ то же время, какъ бы опасаясь, чтобы его не отняли у него…

— Духъ, — спросилъ Скруджъ, проникнутый участіемъ, котораго онъ никогда раньше не испытывалъ, — скажи мн, будетъ ли крошка Тимъ живъ?

— Я вижу пустой стуликъ у бднаго, семейнаго очага, — отвчалъ призракъ, — который берегутъ съ благоговніемъ. Если Будущее не измнитъ все видимое мною, то ребенокъ умретъ…

— О, нтъ, о нтъ, милосердный Духъ! — молвилъ Скруджъ — скажи, что онъ будетъ жить!

— Если видимыя мною тни, — повторилъ духъ, — останутся нетронутыми Будущимъ, ни одинъ изъ другихъ членовъ моей семьи не увидитъ его. Ну, и что же? Вдъ, если онъ умретъ, только уменьшится этотъ никому не нужный избытокъ бднаго населенія!

Услышавъ свои собственныя слова, повторенныя призракомъ, Скруджъ опустилъ голову. Грусть и раскаяніе наполнили его душу.

— Человкъ! — продолжалъ духъ. — Если только въ груди у тебя сердце, а не камень, избгай употреблять эти жестокія выраженія, пока не поймешь что такое представляетъ собою этотъ избытокъ населенія и гд онъ находится. Разв теб дано ршать какіе люди должны жить, какіе умереть? Быть можетъ въ глазахъ Творца ты мене пригоденъ для жизни, чмъ милліоны существъ, подобныхъ ребенку этого несчастнаго отца! О, великій Боже, каково слышать, какъ наскомое, не видящее дальше листа, на которомъ оно сидитъ, высказываетъ сожалніе, что среди его голодныхъ, валяющихся въ пыли братьевъ слишкомъ много живыхъ!

Скруджъ смутился, услышавъ порицаніе духа и, весь дрожа, опустилъ глаза. Но, вскор, услышавъ свое имя, вновь поднялъ ихъ

— За Скруджа! — произнесъ громко Бобъ, — выпьемъ за здоровье Скруджа, за хозяина, которому мы обязаны нашимъ маленькимъ пиромъ!

— Ужъ правда, что ему обязаны! — воскликнула м-ссъ Кречитъ, вся красная отъ негодованіи. — Хотлось бы мн, чтобы он\ явился сюда; я бы задала ему пиръ, по своему! Ему надо бы было имть волчій аппетитъ, чтобы не отказаться отъ такого угощенія!

— Милая, уговаривалъ ее Бобъ, — при дтяхъ!.. Въ такой праздникъ!..

— Дйствительно, только въ такой великій праздникъ и можно ршиться пить за здоровье этого отвратительнаго, безсердечнаго скряги, — волновалась миссъ Кречитъ. — Да я думаю, Бобъ, что ты все это знаешь еще лучше меня…

— Милая, — повторялъ Бобъ, — дти… день Рождества.