Рождественская песнь в прозе (пер.Врангель)

— Въ мст, гд живутъ рудокопы, работающіе въ ндрахъ земли. Посмотри сюда! Они узнали меня! — говорилъ Духъ.

Въ окн одной изъ бдныхъ хижинъ виднлся свтъ, къ которому они быстро направились. Пройдя черезъ цлыя кучи грязи и камня, они увидли веселую компанію, сидящую передъ ярко пылавшимъ огромнымъ очагомъ. Престарлый ддъ, его старая жена, дти, внуки, и еще одно поколніе, собрались вс вмст въ этотъ великій праздникъ. Старикъ, голосомъ, лишь изрдка покрывавшимъ завываніе пронзительно дующаго надъ этой пустынной страной втра, плъ рождественскій гимнъ. Гимнъ этотъ былъ очень старъ, такъ какъ онъ плъ его еще будучи ребенкомъ. Вся семья старика отъ времени до времени подхватывала хоромъ припвъ псни; и каждый разъ, какъ раздавались ихъ голоса, старикъ чувствовалъ приливъ новыхъ силъ и энергіи, а по мр того, какъ хоръ замолкалъ, онъ вновь впадалъ въ свою обычную старческую вялость.

Не оставаясь здсь дольше, Духъ приказалъ Скруджу крпче держаться за его мантію и перенесъ его, пролетвъ надъ болотомъ — какъ вы думаете куда? Но не на море же, наконецъ? Да, именно на море! Повернувъ голову, Скруджъ съ ужасомъ видлъ, какъ далеко за ними оставалась земля, послдній выступъ берега, рядъ чудовищныхъ скалъ. Въ ушахъ его раздавался, совершенно оглушая его, шумъ вздымавшихся, ревущихъ волнъ, яростно, бшено разбивающихся объ утесы скалъ, какъ бы кидая вызовъ подмываемой ими земл.

Построенный на печальномъ риф подводныхъ камней въ нсколькихъ миляхъ отъ берега, омываемый впродолженіе цлаго, длиннаго года водою, возвышался одинокій маякъ. Множество морскихъ растеній обвивало его основаніе, а буревстники — эти морскія птицы, рожденныя втромъ, какъ водоросли рождены моремъ — ряли вокругъ одинокаго маяка, то вздымаясь надъ нимъ, то опускаясь, подобно волнамъ, блыхъ гребней которыхъ он чуть касались крыломъ…

И даже здсь, два сторожа маяка зажгли огонь, ярко озарившій страшное море, сквозь отверстіе толстой стны. Протянувъ, надъ простымъ деревяннымъ столомъ, другъ другу грубыя, шершавыя рабочія руки, они пожелали одинъ другому счастливаго Рождества и громко чокнулись стаканами съ горячимъ грогомъ. Старшій, съ изуродованнымъ отъ дйствія постоянныхъ перемнъ воздуха, лицомъ, похожимъ на фигуры, вырзанныя на корм старыхъ судовъ, заплъ своимъ хриплымъ голосомъ какую то дикую псню, напоминавшую порывъ втра во время грозы.

Опять понесся Духъ надъ мрачнымъ, бушующимъ моремъ, все дальше и дальше отъ земли, какъ онъ самъ сказалъ Скруджу, пока, наконецъ, они не очутились на борт какого то судна. На немъ они постоянно мняли мста: то становились возл рулевого, то возл марсоваго, то возл офицеровъ на вахт — возл всхъ этихъ сумрачныхъ, призрачныхъ фигуръ, исполняющихъ свои разнообразныя обязанности. Но каждый изъ этихъ людей напвалъ себ подъ носъ рождественскую псню или шопотомъ разсказывалъ своему сосду-товарищу, какъ онъ проводилъ прежде рождественскіе праздники, высказывая радостныя надежды скоро возвратиться въ родную семью. И каждый человкъ, находящійся на борту этого судна, бодрствующій или спящій, добрый или злой, перекинулся сегодня съ остальными боле теплымъ, боле сердечнымъ словомъ, чмъ въ теченіе всего года. Вс они, въ большей или меньшей степени, переживали радостное праздничное настроеніе, вс они вспомнили своихъ родныхъ и друзей, съ радостною увренностью, что и т въ свой чередъ думаютъ о нихъ.

Для Скруджа, въ то время, какъ онъ прислушивался къ жалобнымъ завываніямъ втра и размышлялъ, сколько величія заключаетъ въ себ подобное странствованіе среди мрака ночи, надъ неизвданными пропастями, скрывающими въ своихъ бездонныхъ глубинахъ тайну небытія, явились великою неожиданностью донесшіеся до него звуки громкаго хохота. Удивленіе его стало еще больше, когда онъ узналъ голосъ племянника и увидлъ себя въ ярко освщенной, теплой, блиставшей чистотой комнат. Рядомъ съ нимъ очутился и Духъ Рождества, привтливо и ласково глядвшій на племянника Скруджа.

— Ха, ха, ха! — не унимался тотъ, — ха, ха, ха! Еслибы вамъ посчастливилось, что крайне невроятно, встртиться съ человкомъ, смющимся отъ боле чистаго сердца, чмъ племянникъ Скруджа, то, одно могу сказать, я бы чрезвычайно желалъ, чтобы вы меня познакомили съ нимъ. Представьте ему меня и я буду поддерживать это знакомство.

Въ силу счастливаго, справедливаго и благороднаго закона равновсія, если болзни и горе заразительны, то въ то же время нтъ ничего заразительне смха и радости. Въ то время, какъ племянникъ Скруджа, держась за бока, такъ хохоталъ, длая самыя невроятныя гримасы, племянница Скруджа, по мужу, хохотала также отъ души, какъ и онъ. Друзья, бывшіе у нихъ въ гостяхъ, не отставали отъ нихъ, хохоча во все горло: «ха, ха, ха!»

— Честное слово, онъ мн самъ сказалъ, — кричалъ племянникъ Скруджа, — что Рождество, это глупости! И я убжденъ, что онъ искренно такъ думалъ.

— Тмъ хуже для него, Фредъ! — съ негодованіемъ воскликнула племянница Скруджа.