Рождественская песнь в прозе (пер.Врангель)

— Нтъ, — говорилъ высокаго роста, чрезвычайно толстый господинъ съ чудовищнымъ подбородкомъ, — я больше ничего не знаю, кром того, что онъ умеръ.

— А когда именно? — спросилъ другой.

— Кажется прошлою ночью.

— Отчего и какъ онъ умеръ? — спросилъ третій, нюхая табакъ изъ серебряной табакерки. — Я думалъ, что онъ никогда не умретъ.

— Ну, это могъ знать одинъ Богъ, — звая, сказалъ первый.

— А что онъ сдлалъ съ деньгами? — спросилъ господинъ съ багрово-краснымъ лицомъ и жировымъ наростомъ на кончик носа, на подобіе нароста индюка.

— А я, право, хорошенько не знаю, — отвчалъ господинъ съ двойнымъ подбородкомъ. — Быть можетъ, онъ завщалъ ихъ своему товариществу. Во всякомъ случа, не я ихъ унаслдовалъ — это я хорошо знаю! — Эта шутка вызвала общій смхъ.

— Вроятно, — продолжалъ тотъ же, — что ни стулья въ церкви, ни экипажи не обойдутся ему дорого, такъ какъ, клянусь жизнью, я никого не знаю, кто бы пошелъ на его похороны. А, что еслибы мы, безъ всякаго приглашенія, собрались проводить его?

— Если тамъ будетъ хорошій завтракъ, то я ничего не имю противъ, — замтилъ господинъ въ очкахъ. — Я охотно полъ бы, если только тамъ меня накормятъ. — Новый взрывъ хохота.

— Ну, въ конц концовъ, мн кажется, что я всхъ безкорыстне, — сказалъ первый. — Я никогда не хожу на кладбище и никогда не завтракаю; но, если кто нибудь изъ васъ соберется на похороны, то я присоединяюсь. Припоминая нашу съ нимъ привычку при встрч всегда останавливаться и перекидываться двумя, тремя словами, я начинаю думать, не былъ ли я его самымъ близкимъ другомъ. Прощайте господа, до свиданья!

Кучка разсялась, смшавшись съ другими. Скруджъ, узнавшій ршительно всхъ этихъ дльцовъ, обернулся къ Духу, какъ бы ища объясненія всему слышанному. Въ отвтъ на это призракъ проскользнулъ на улицу, указывая пальцемъ на двухъ бесдующихъ господъ. Скруджъ прислушался, надясь найти объясненіе загадк. Этихъ двухъ лицъ, указанныхъ духомъ, онъ также хорошо зналъ: это были два очень богатыхъ и вліятельныхъ биржевика, и Скруджъ всегда очень добивался ихъ уваженія къ себ, конечно, какъ къ дловому человку, только и единственно съ точки зрнія длового человка.

— Какъ поживаете? — спросилъ одинъ.

— А вы? — отвчалъ другой.

— Отлично! А старый то хрычъ, получитъ наконецъ, разсчетъ, а?

— Да, я слышалъ объ этомъ…. А, правда холодно?

— Самая обыкновенная погода для этого времени года! Вдь Рождество! Вы не катаетесь на конькахъ, надюсь?

— Конечно, нтъ! У меня есть другія дла. Добрый день!

И ни слова больше. Такова была ихъ встрча, такова бесда, таково прощанье.

Сначала Скруджа поражало, что Духъ придавалъ такое значеніе, въ сущности, совершенно безсодержательнымъ, разговорамъ; но въ тоже время, внутренно убжденный, что они заключаютъ въ себ скрытый смыслъ, онъ принялся размышлять, въ чемъ именно онъ могъ заключаться? Трудно было допустить, чтобы слышанное имъ относилось къ смерти Джэкоба Марли, его стараго компаньона; уже по одному тому такое предположеніе представлялось мало вроятнымъ, что смерть его произошла сравнительно давно, такъ сказать, принадлежала прошлому, а духъ имлъ отношеніе лишь къ будущему. Въ то же время Скруджъ не могъ вспомнить никого изъ своихъ знакомыхъ къ кому бы относились эти разговоры. Ни мало не сомнваясь, что кто бы ни была личность, которой они касались, они во всякомъ случа, заключаютъ въ себ тайный урокъ, именно ему, направленный для его же добра, на которомъ онъ долженъ сосредоточить свое вниманіе, онъ ршилъ съ благоговніемъ прислушиваться къ каждому слову, и въ особенности самымъ внимательнымъ образомъ наблюдать за своею собственною тнью, если она появится, убжденный, что образъ дйствій его будущаго «я» дастъ ему тотъ ключъ, который откроетъ ему доступъ къ мучащей его, пока неразршенной, загадк. И такъ онъ сталъ искать здсь самого себя. Но кто же это, занявшій его обычное мсто, въ особенно любимомъ имъ уголк? Не смотря на то, что биржевые часы показывали именно то время, когда Скруджъ обыкновенно являлся сюда, онъ не могъ найти себя въ толп, шумно входившей въ ворота биржи. Впрочемъ, это обстоятельство мало его смутило, такъ какъ посл явленія ему перваго же призрака, онъ ршилъ въ глубин души измнить свой образъ жизни и теперь онъ предполагалъ, что отсутствіе его на бирж является доказательствомъ, что онъ уже на дл началъ примнять свои мечты.

Призракъ, попрежнему мрачный и неподвижный, продолжалъ стоять возл него. Очнувшись отъ своихъ мыслей, Скруджъ замтилъ, что глаза духа не отрываясь смотрятъ на него. Это ощущеніе вновь заставило его задрожать съ ногъ до головы.