Ручьём серебряным к Байкалу

Льву сделалось чудовищно страшно и так же чудовищно одиноко, он почувствовал себя слабым, немощным, никчемным. Видимо, снова возобладать ознобу в душе. Жуткая каменная тоскливость стала давить сердце, быть может, норовя непременно расплющить его, растереть, уничтожить. Нравственно обессиленный и потрясённый, он – окаменелая туча среди всеобщей радости и торжества. Он одиноко и сутуло стоит с опущенной головой, пары натыкаются на него. Он понимает: Мария, как и все нормальные люди, празднует наступление Нового года, беззаветно, очертело, на полную катушку празднует. Она неимоверно рада тому, чему рады все в этом прекрасном большом зале: рада всеобщему веселью, лицам, ёлке, мишуре, музыке, парню, к тому же почти своему парню. Она восхищена этим великолепным многообразием и многоцветием потока жизни. К тому же она впервые танцует с парнем, с настоящим парнем, а не с каким-то там мальчиком, пацаном на школьной танцульке под присмотром шипящих по делу и без дела наставниц и глазастой директрисы, по прозвищу очковая змея.

Внезапно Лев увидел, как ладонь парня бесцеремонно скользнула по спине Марии вниз, а она вроде бы задрожала телом. В одно мгновение Лев переменился – в нём вспыхнул и разорвался свет молнии, и ему стало предельно понятно, что нужно делать. Нужно спасать Марию! Немедленно!

Он подошёл к ней решительным шагом. Она через плечо парня с робкой улыбчивостью посмотрела на него, подняла глаза на парня. Тот стоял спиной ко Льву и, видимо, не мог, или не хотел, понять беспокойства своей партнёрши. Лев крепко взял её за руку, которая лежала на плече парня, и бережно, но с неумолимой настойчивостью потянул к себе. Другой рукой отодвинул парня, и тот, взглянув на Льва, мгновенно потерял с лица презрительную леностную мину. Очевидно, что растерялся или даже испугался, и, не желая отстоять свою партнёршу, улизнул в толпу. Лев повёл Марию из зала. Она стала отчаянно упираться своими тонкими ножками, но он шёл быстро, ускоряясь там, где было прогалинами, без столпотворения, и Мария вынуждена была бежать, беспомощно семеня и опасно путаясь коленками в подоле платья.

Льва и Марию увидела Елена и с восторженной призывностью стала махать им рукой из круга отплясывающих. Однако насторожилась, вытянула шею, замерла, поняв, что, кажется, что-то случилось, и балансирующими, почти акробатическими припрыжками на высоких каблуках побежала следом.

40

Лев, не заходя в гостевой домик за одеждой и другими вещами, усадил Марию на заднее кресло автомобиля, с молчаливой угрюмостью завёл мотор. Мария тоже молчала и не вырывалась, однако бдительно следила за тем, что делает Лев. Удивительно, но она ни разу не взглянула в сторону ресторана, из окон которого завлекательно выпархивала в ночь светомузыка с цветастыми лучиками, с птичьим щебетом толпы, в которую она совсем недавно столь отчаянно рвалась. Могло показаться, что то, что снаружи, в каком-то смысле с воли, её перестало волновать и тянуть к себе. Душа в эти необыкновенные для Марии минуты оказалась захваченной каким-то новым для неё чувством, новыми переживаниями, иными, но пока ещё смутными и блеклыми желаниями. Она впервые в жизни осознанно подчинилась воле мужчины, поверила ему, что если так поступить, как он только что, то непременно ожидай чего-нибудь хорошего, лучшего, справедливого, честного.

Едва автомобиль тронулся с места – дверку распахнула взмыленная Елена и на ходу заскочила в салон на заднее кресло. Лев увидел её – сжал зубы, тяжело вобрал в себя воздуха и долго не выпускал его.

– Что, набедокурила? – спросила она у Льва, мотнув головой на дочь.

Но ни Лев, ни Мария не отозвались, словно бы уже были за одно.

– Лёвушка, а ты, собственно, куда направился? Ау-у-у, родной, очнись!

Он мощно нажал на газ – Елену и Марию откинуло назад.

– Верю: не спишь! Но что, тысяча чертей, стряслось, наконец-то? Эй, вы, два придурка, почему молчите?

Но снова оба не отозвались. Мария сбоку увидела, как подрагивали под щёками Льва косточки, и отчего-то сама стала сжимать зубы и трогать челюсть, казалось, вызнавая, как это оно сжимать зубы и играть косточками? Насупленно смотрела в затылок Льва, однако губы её отчего-то влекло к улыбке. Автомобиль уже мчался, и довольно рискованно; могло показаться, что Лев не разбирал дороги. Она грунтовая, к тому же петлистая, разбитая в осенние ненастья, и этот громоздкий дом-автомобиль нещадно подбрасывало, трясло, накреняло то на один, то на другой бок, мгновениями до такой степени, что ощущалось – вот-вот перевернуться.

– Лев! Лев Палыч! Товарищ… или господин ли?.. Господин Ремезов, тормози! А-а, поняла: да ты пьяный, как зюзик!

И Елена, изрядно выпившая, сзади кокетливо-дерзко тряхнула его за плечи, кулачком тыкнула в затылок. Он не отозвался и снова налёг на педаль газа – Елену и Марию вмяло в спинку кресла.