Рудная черта

Изучающий взгляд Бернгарда скользнул по лицам Золтана, Раду и Сагаадая. На татарском юзбаши взгляд задержался чуть дольше.

И — вновь упёрся во Всеволода.

— …Тогда у нас ещё есть надежда. Тогда, возможно, у нас получиться отбить штурм, закрыть проход между мирами и остановить Набег.

— Один вопрос, Бернгард, — негромко промолвил Всеволод. Впрочем, даже такие негромкие слова в тишине склепа прошелестели ощутимым эхом — Насчёт твоей дружины. Они ведь тоже Пьющие? Упыри?

Улыбка Бернгарда стала ещё менее дружелюбной. Магистр кивнул:

— Ты прав и не прав, русич. Да, они тоже жаждут горячей живой крови, которой больше нет в их жилах. Но при этом они столь же отличаются от Пьющих, сколь и от людей. Они сильнее и тех, и других. Они обучены владеть оружием. Они совершенно не чувствуют боли, и вообще не способны выражают вслух никаких чувств, а потому бьются молча, без воплей и визгов. Они понимают безмолвные приказы-мысли хуже, чем Пьющие но беспрекословно выполняют волю хозяина, облечённую в слова. Они меняются иначе и гораздо медленнее, нежели оборотаи, обращённые в Пьющих, и даже мне пока не ведомо, кем они станут в итоге. Но сейчас они находятся полностью под моей властью. И покуда я жив, бояться их не стоит.

Последние слова — как намёк, как предупреждение: или убивай всех, если тебе такое под силам, или не зломысли против меня.

— Твои упыри испили моих дружинников по твоей воле?

Вопрос был задан прямо. И глаза Всеволода смотрели прямо в глаза Бернгарда.

— Это вынужденные потери, — ответил тот, не отводя взгляда. — Иначе нельзя было добраться до Эржебетт и снять с твоих глаз пелену. Считай, что это — плата за чары лидерки. И, по-моему, ты уже расплатился за них сполна кровью своих людей. Согласен? Или тебе нужно платить ещё?

Ещё? Всеволод вновь покосился на строй мёртвых рыцарей. Да, пожалуй, эти способны взять немалую плату. Эти ведь умеют не только рвать плоть и пить кровь, как обычные упыри, но и держать в руках оружие.

— Согласен, — хрипло ответил Всеволод. — Не нужно.

Он очень надеялся, что за искренностью сказанных слов Бернгард не заподозрит подвоха в помыслах.

— А раз так то, может быть, ты спрячешь, наконец, мечи? Для них скоро найдётся работа, но — не здесь.

Вж-ж-жих! Вж-ж-жих! Мечи в ножны. Оба. Всё равно серебрённой сталью сейчас ничего не добьёшься. Только сам голову зря сложишь и других подставишь. Нет, хватит. Наподставлял уже. Пятерых испитых дружинников, охранявших Эржебетт, достаточно…

— Убрать оружие! — приказал Всеволод.

Десятники-русичи подчинились воеводе. С неохотой, правда. Золтан, Раду, что-то недовольно бормоча под нос, тоже спрятали клинки. И Сагаадай. И Томас. И Бранко. Живой круг, ещё минуту назад готовый к бою, сам собой смялся и распался.

— Тебя, Бернгард, и твоих… — Всеволод запнулся, мотнул головой на мёртвых тевтонов, — рыцарей-умрунов твоих мы подождём снаружи. Наверху.

И прежде, чем магистр успел что-либо сказать в ответ, Всеволод бросил переминавшимся рядом воинам:

— Идём!

Бесцеремонно вырвал из рук волоха горящий факел. Пошёл первым к выходу из склепа. Шагал в полной тишине, под пристальным взглядом Чёрного Князя-магистра и под бесстрастными взорами тёмных прорезей в горшкообразных шлемах мертвецов.

Собрав в кулак всю волю и выдержку, он шёл по коридору между гробниц спокойно, уверенно, не озираясь по сторонам, не оглядываясь назад, не сбиваясь на бег (а ведь хотелось!). Держа спину прямо, а плечи — широко.

Следом потянулись остальные. Сначала — десятники русской дружины. За ними — оба шекелиса. Сагаадай. Бранко. И даже притихший, будто пришибленный брат Томас двинулся прочь из склепа.

Их пропускали. Выпускали. Испитые досуха и наполненные заново иной жизнью-Током покойники, не заступали пути. Серебрённые рыцарские мечи, кованные для людей, а ныне находившиеся в руках нелюдей-умрунов, не обрушивались на головы и плечи уходящих. Такого приказа Бернгард не давал.

Видимо, Бернгард всё же поверил…

А вот и выход из склепа. И — по-прежнему — ничего. Не несётся в спину запоздалая команда… Схватить! Убить! Не грохочет сзади железом мертвяцкий выводок Бернгарда.

Они беспрепятственно выходили из замковой усыпальницы через тяжёлую изрядно побитую, дырявую, но всё ещё прочную низенькую дверцу. Всеволод ждал. Стоял у глубокой ниши-выхода, светил факелом.

А за последним — последним шёл Томас — захлопнул дверь.

Быстро, неожиданно, шумно. Теперь таиться ни к чему. Теперь скрывать свои намерения не от кого.

Дело было на пару мгновений и на пару движений.

Раз — дверь со всей мочи вбита в покорёженный железный косяк. Два — наружный засов задвинут. Новый, взамен старого — бесполезного, сорванного взрывом. Хороший, добротный засов.