Рудная черта

Да что же это такое делается-то?! Заговорённая она, что ли, эта тварь?! Почему одному только Бернгарду под силу разрубить доспех Властителя?!

Отбросив мечи и проревев что-то бранное, Всеволод в отчаянии прыгнул на чёрную спину. Повис на враге как цепкая лесная кошка. Обхватил руками толстую жёсткую, будто панцирь гигантского жука, шею, оплёл ногами чужие ноги, подсёк в движении, собственным немалым весом и весом своих доспехов опрокидывая противника наземь. Простенький приём, которому обучал в своё время старец Олекса, валил любого здоровяка из простых смертных. Не устоял и Шоломонар изрядно, видимо, уже, ослабевший от потери крови. Споткнулся. Упал. Грохнулся.

Но не сдался.

Вцепившись друг в друга мёртвой хваткой, рыча и отплёвываясь они катались под широким навесом между коновязью и крепостной стеной как пара злобных псов. Хлещущая из ран кровь — кровь Властителя тёмного мира и кровь Всеволода — мешалась и пачкала обоих. Вода, просачивавшаяся сквозь щели навеса, не успевала её смывать.

Обрубок правой руки Чёрного Князя беспомощно тыкался в опущенное забрало-личину Всеволодова шлема. И под забрало — словно помогая левой. Наверное, будь у Шоломонара целы обе конечности, он бы свернул хрупкую человеческую шею в первые же мгновения рукопашной схватки, а так… Впрочем, и так Всеволод в полной мере испытал на себе мощь вражеской хватки. Упыринный князь быстро подмял его под себя. Сильные чёрные пальцы здоровой руки изорвали в клочья бармицу на шее.

До горла, слава Богу, Чёрный Князь не добрался. Не успел.

Всеволод машинально, не думая, вырвал из-за голенища правого сапога нож с чуть изогнутым посеребрённым лезвием. Ткнул с маху. Слишком поздно — уже нанося удар — сообразив, что броню, устоявшую перед двумя мечами простым засапожником не пробить и подавно.

Однако случилось невероятное.

Под рукой вдруг хрустнуло. Чёрная броня, перемазанная их смешанной кровью, поддалась. Лезвие, пройдя сквозь жёсткую корку, провалилось в мякоть, в плоть.

Всхрип, шипение — словно воздух вышел из надутого и проткнутого бурдюка. Хватка нечисти ослабла.

Не утруждая себя размышлениями о том, какое чудо помогло ему практически вслепую отыскать уязвимое место в несокрушимой броне, Всеволод ударил снова. И вновь пробил чёрную скорлупу!

Добавил в третий раз. И проломил опять.

Это было уже не простое везение. Это было что-то иное. Объяснения чему нет. Пока — нет. Впрочем, сейчас всё равно было не до поисков ответов.

Четвёртый раз пырнуть супостата не удалось: Всеволод, вырывая чудо-нож, неосторожно обломил застрявшее лезвие. Серебрёная сталь засапожника осталась в ране.

А Шоломонар никак не желал умирать. Хрипел, стонал, но всё ещё пытался душить, навалившись сверху. Двумя руками Всеволод едва сдерживал его одну — стремительно слабеющую, но всё ещё крепкую, опасную…

Что-то мелькнуло перед глазами.

Раз…

Чёрный Князь дёрнулся всем телом. Пёстрое оперение длинной татарской стрелы затрепетало над лицом вмятого в грязь Всеволода.

Другой…

Ещё одна стрела вошла грудь Шоломонара.

Третий…

Невероятно! Стрела пробила даже перемазанную кровью округлый шлем!

Упыриный Властитель повалился набок. Подоспевший Бернгард отсёк голову уже издыхающему Князю.

Всеволод отполз в сторону — откашливаясь, отплёвываясь, извергая из себя дождевую воду и жидкую грязь.

Помятое горло саднило, сильно ныло рассечённое плечо. Слабость и холод медленно, но неумолимо разливались по всему телу.

Он глянул туда, откуда прилетели три спасительные стрелы, обладавшие невероятной пробивной силой. Молния высветила Сагаадая с луком, так и не покинувшего своей позиции на разбитой крыше. И слава Богу, что не покинувшего! Потом Всеволод перевёл взгляд на срубленную голову в чёрном яйцевидном шлеме.

Зрелище, однако! Забрало чуть приоткрылось снизу, от чего казалось, будто шлем поверженного Князя скалит пасть. А ведь действительно. А ведь в самом деле. Именно так и есть. Скалит. Пасть.

Всеволод вдруг понял, почему забральная пластина столь сильно выдаётся вперёд. А иначе под глухим шлемом попросту не поместить…

ЭТОГО. ВСЕГО.

Да, уж! Там, в щели, за чёрным забралом, где у обычного человека был бы обычный рот у этой нелюди можно разглядеть… что-то… Что-то острое, длинное, белое. Больше всего походившее на выступающие далеко наружу крепкие… Зубы? Клыки? Много зубов. Много клыков. Целый пучок, целый разросшийся куст, частокол целый.

Глава 27

Несколько умрунов обступили магистра и Всеволода — раненного, помятого, безоружного. Взяли обоих в плотное кольцо, прикрывая от упырей.

— Лежи смирно, русич! — велел Бернгард, поднимая забрала своего шлема и скидывая перчатки. — Не дёргайся. Рану посмотрю.

Бернгард задрал Всеволоду рассечённый кольчужный рукав. Разорвал одежду на плече. Недовольно поморщившись (ещё бы, столько драгоценной влаги вытекает зря!), прижал плечо краем влажного плаща. По плотной промокшей ткани быстро расплывалось красное пятно. Бернгард невнятно выругался.

«Плохо дело, — отстранённо, как не о себе, подумал Всеволод. — Хлещет, как из свиньи. Видать, задело большую жилу».