Рудная черта

Движение побитого, помятого, густо выщербленного клиновидного строя неумолимо замедлялось. Главные преимущества — скорость и напор были уже использованы. А снова набрать разгон — невозможно. Не дают. Не позволяют. Упыри сами наседали на шипы конских нагрудников, лезли под копыта и серебрённые клинки. И сильные боевые кони постепенно сдавались.

Мечи и секиры всадников разили всё так же быстро и беспощадно. Лезвия в отделке из белого металла отсекали змееподобные руки целыми охапками и гроздьями сносили лысые в уродливых наростах черепа. Булавы и шестопёры сминали плоть и кость. Однако, «свинья» увязала окончательно и бесповоротно. Не имея уже возможности сходу преодолевать сопротивление противника, поневоле приходилось громоздить у себя на пути завалы из бледнокожих трупов. А растущие груды посечённых тел ещё больше препятствовали продвижению вперёд.

И всё труднее было удерживать строй.

И чем медленнее становился конский шаг, тем больше потерь несла тевтонская «свинья».

Когти-крючья одного за другим сдёргивали с сёдел всадников — и живых, и мёртвых. А когда упыри не могли добраться до людей, они валили лошадей. Подсекали ноги, раздирали прикрытые серебрёнными кольчужными попонами бока, вспарывали животы и вырывали нагрудники вместе с рёбрами.

Сражавшиеся впереди умруны не поддавались вражескому напору. Если кто-то выбывал из рядов, образовавшуюся брешь мгновенно заполняли всадники, бившиеся рядом. Мёртвая дружина Бернгарда постепенно стягивалась с флангов к авангарду. И, пожалуй, только за счёт этого голова «свиньи» ещё держала форму непробиваемого треугольного клюва. Голова-то держала, но вот сзади — по бокам и в тылу, где нечисти теперь противостояли живые ратники, оставшиеся без прикрытия умрунов, было совсем скверно.

Там вовремя заменить павших уже не успевали.

«Свинья» начинала разваливаться.

В очередной раз оглянувшись назад, Всеволод увидел в хвосте колонны смешавшиеся ряды и целый шлейф из спешенных — лишившихся коней либо вырванных из сёдел — бойцов.

Пешцы старались не отставать от конного строя — рассыпающегося и распадающегося, но ещё слабо продвигавшегося вперёд. Старались. И всё же они отставали… Упыри отсекали пехоту от всадников, разбивали на группки, на тройки, на пары. А после — захлёстывали и раздирали в клочья. С малым воем, если под когтями оказывалась живая человеческая плоть и кровь, укрытая посеребрённой коркой доспеха. И с воем великим, если из рваных ран брызгала холодная серебряная водица, а жертва продолжала рубиться, даже будучи исполосованной вдоль и поперёк.

Тёмное воинство Пьющего-Властвующего сминало всех. И живых и неживых. С тварями, преследовавшими защитников Сторожи от Серебряных Врат и наткнувшимися на рать Чёрного Князя тоже уже было покончено. Истерзанная, изломанная «свинья» билась одна посреди белёсого моря, и силы её стремительно таяли. Море размывало этот ненадёжный островок.

Всеволод жаждал поскорее дать волю рукам и мечам, да какое там! Его буквально стиснули со всех сторон. Впереди плотными — стремя в стремя — рядами рубятся мертвецы Бернгарда. Если падает один умрун, его место тут же занимает другой — из внешних фланговых линий. Вправо-влево тоже не свернуть. Там — Бернгард, Сагаадай. И орденские рыцари в белых плащах. Живые, мёртвые…

И назад поворотить — никак. За спиной — Конрад, Бранко, Золтан, Раду, также пожелавшие встать в голове строя. С ними — тесной кучкой — прочие воины. А следом напирают тевтоны и русские дружинники, расположившиеся в загривке «свиньи». Проталкиваться сейчас куда бы то ни было силой — значит, ломать свиное «рыло» изнутри. А ведь остриё клина худо-бедно, но всё же продвигается ещё вперёд. Медленно, махонькими шажками, но — движется.

Поневоле приходилось ждать своей очереди. Всеволод аж рычал от бессильной злобы. Ещё бы! Вокруг — сеча, гибнут люди и нелюди, а ты сам — как в порубе запертый!

— Не дёргайся, русич, придёт и твоё время! — пробасил из-под шлема Бернгард.

Проклятье! Такое впечатление, будто хитроумный магистр сознательно втиснул носителя Изначальной крови в самое безопасное место. Но кто ж мог знать, что в голове тевтонского строя окажется безопаснее, чем в тылу?!

Туда нужно было становиться — назад, не вперёд. Там не осталось уже ни одного умруна, там вовсю бьются живые орденские рыцари и кнехты, татарские стрелки и русские дружинники. Без порядка и без строя. Рубятся как могут. Ладно, скоро уже и здесь… Будет то же… Так же…

Совсем скоро.

Бернгард прав: время придёт.

Уже приходит.

Ну, вот и всё.

Пришло!

Атака захлебнулась.

«Свинья» встала. Остановилась совсем. Податливая по сию пору стена упырей оказалась вдруг непреодолимо упругой. Упёршиеся в неё кони не желали больше идти дальше. Потому что дальше пройти невозможно. Кони лишь всхрапывали в ответ на болезненные уколы шпор, мотали головами, разбрасывая клочья пены, да жалобно ржали.