Рудная черта

Упыри лезли, лезли, лезли… Ослепшие, облезшие, беспомощные и обречённые. Тёмных тварей, вышедших по приказу Властителя на солнечный свет и копошившихся буквально под ногами, сейчас можно было хорошо разглядеть вблизи.

Только до чего же неприятное это было зрелище!

Бледная кожа темнела и трескалась, покрывалась язвами и струпьями, слезала рваными клочьями. Размякшая, оплывшая плоть отваливалась дымящимися кусками. На безволосых шишковатых черепах, на длинных руках и когтистых пальцах, на острых плечах, худых спинах и впалых персях обнажались хрупкие кости. Лопались глаза, а из глубоких провалов глазниц сочилась вязкая жижа цвета рыбьего клея. На оскаленных ртах сухой коркой запекалась желтоватая пена. Пузырилась и испарялась густая чёрная сукровица. Устрашающие на вид загнутые когти — и те утрачивали под солнцем былую прочность, и, всаженные в гальку, хрустко обламывались.

Знакомый нестерпимо-смрадный дух истаивающей упырятины стоял над озером. А из колышущегося ущелья, из густой тени и плотного зеленного тумана всё поднимались новые кровососы. Твари покорно карабкались вверх. К указанной цели. К солнцу. Навстречу собственной мучительной гибели. С превеликим трудом переставляли ноги, пожжённые о брызги многократно разбавленного но не избавленного вовсе от губительной силы раствора адского камня. Вяло цеплялись истончёнными руками за крутые склоны. Подтягивали себя к береговой кромке крошащимися когтями…

Упыри всё же продвигались наверх, ведомые безжалостной волей своего Князя.

— И-и-и-и-и-и!

Медленно-медленно…

— И-и-и-и-и-и!

Дюйм за дюймом…

— И-и-и-и-и-и!

И поднимутся ведь, заберутся на берег! И вступят в бой прежде, чем издохнут под солнцем!

А с другой стороны, сзади, с плато, к небольшому отряду прикрытия, к тонкой стенке щитов подходили другие упыри. Тоже — визжащие, исходящие зловонным паром, медлительные, ослепшие, шатающиеся на ходу и подволакивающие ноги. Но их были десятки, сотни… И это были лишь первые десятки и сотни.

И эти тоже дойдут. Тоже — достанут. Скоро.

Да чего там — почти уже дошли, почти достали.

— Какая, должно быть, это боль! — невольно поморщился Всеволод, глядя на истлевающую на ходу и без малого разваливающуюся на куски нечисть. Нет, он не сочувствовал. Человек никогда не станет сочувствовать таким тварям. Он просто ужасался. — Какое страдание!

— Какая власть! — неожиданно подхватил Бернгард. — Вот о чём подумай, русич. О безграничной власти, что гонит сейчас Пьющих под солнце. На такое не способна даже жажда крови. А власть Властующего — гонит.

— Эта власть — жестока, — не оборачиваясь, заметил Всеволод.

— Как и любая другая власть, в любом из миров. Впрочем, этих Пьющих можно избавить от бремени чужой воли, подарив им взамен милосердное небытие.

Над береговой кромкой поднялась упыринная рука — вся почерневшая, сплошь покрытая лопнувшими волдырями и глубокими язвами. С ладони и запястья свисали отслоившиеся, скрученные в трубочку полоски сухой кожи. Тонкие пальцы судорожно царапали камни обломанными когтями.

— Не думал я, что когда-нибудь буду проявлять милосердие к этим тварям, — процедил сквозь зубы Всеволод.

А вот уже и вторая рука шарит рядом с первой в поисках опоры.

— На самом деле ты поступал так всегда, когда убивал их, — отозвался Бернгард.

Упыриные руки подтянули голову. Не голову даже — шишковатый череп, почти полностью уже лишённый кожи. Сквозь рваную дымящуюся кожу и плоть выпирают кости. Слепо зияет разверстая чернота пустых глазниц. Слабо шевелится раззявленный в визге безгубый рот.

— И сегодня тебе тоже придётся быть милосердным, русич. Возможно, милосерднее, чем когда-либо. Как и мне. Как всем нам.

Вж-ж-жих…

Бернгард единым махом снёс и обе руки, и голову. Содрогающееся тело скользнуло вниз, марая камни густым чёрным следом. Но над обрывом уже поднимались новые облезлые руки и слепые черепа.

Сзади послышались смачные удары боевой стали о разбухшую плоть и податливый хруст ломких костей. До выставленного на берегу заслона тоже добрались первые упыри.

Князь-магистр с лязгом опустил забрало.

— А вот теперь пора, русич. Вперёд!

Они не сошли, не сбежали — они свалились на головы напиравшим снизу тварям. Сверзлись, не поломав плотного клинообразного строя. Ударили как с седла. Как на полном скаку.

Да, Бернгард был прав: на солнце истреблять тёмных тварей оказалось много проще, чем в ночной тьме. Ослепшие, ослабевшие, беспомощные кровопийцы не могли причинить сколь либо серьёзного ущерба. Упыри двигались вяло, сами подставляясь под серебрённую сталь. Ответные удары длинных гибких рук были хлёсткими, но бесполезными, а зачастую — откровенно вредными для наносивших их. Такие удары не столько рвали доспех противника, сколько вышибали из размякших и обожжённых ладоней брызги чёрной слизи, ошмётки плоти и осколки кости. Бьющая нечисть теряла пальцы, а порой руки и вовсе целиком отрывались от изъязвлённых солнцем плеч.