Рудная черта

Одного из серебряных умрунов тут же разорвали в клочья. И второго… И третьего. Брызжущее из ран жидкое серебро щедро окропило тёмных тварей, изъязвила, прожгло нечисть, однако не остановило.

Остановило другое. Очередной воин неживой Бернгардовой дружины широко, будто намереваясь объять весь свет, раскинул руки и выступил вперёд. Захватил с полдесятка тварей. Вместе с ними ухнул в мутную стену озёрного ущелья. Посильнее, поглубже вдавливая врага. Увязая сам…

Посеребрённый доспех умруна взбудоражил тёмный студень. Взорвавшиеся и взбурлившие мёртвые воды слизнули с пути рыцарского клина ещё добрую дюжину упырей. Выплюнув взамен…

Что это? Под ноги Всеволоду выкатилось что-то округлое, опутанное густыми чёрными нитями. Комок водорослей? Но ведь в этих безжизненных глубинах не произрастают ни водоросли, ни тина. И на камень не похоже. И на отсечённую упыриную голову — тоже.

И всё-таки это была голова! Только человеческая. И не нити вовсе намотались на неё, а длинные мокрые волосы.

Арнольд? Нет, не он. Волосы — длиннее, темнее и лицо… Лицо — женское. Никогда не виденное Всеволодом, но запечатлённое в памяти Эржебетт, с которой однажды смешалась его память. Лицо не было тронуто тленом. Мёртвые воды, оказывается, бережно хранят своих мертвецов.

Всеволод узнал Величку. Мать Эржебетт. Ведьму, открывшую проход между мирами. Её голова когда-то была брошена в озеро. Да и обезглавленное тело тоже, должно быть, плавает где-то поблизости. Или лежит на дне.

А впрочем, какое ему теперь дело до Велички и Эржебетт? Носком сапога Всеволод отшвырнул ведьмину голову туда, где ей сейчас самое место — обратно в мёртвые воды.

Сам протолкнулся на своё место. Вперёд. На острие рыцарского клина.

Глава 42

Они продвинулись ещё дальше и бились теперь не на береговом склоне, а на пологом дне Мёртвого Озера, где проход немного расширялся, но куда вовсе не доставали солнечные лучи.

Сверху светилась зелёным плотная туманная дымка.

Впереди рдела рудная черта.

И до черты той — уже рукой подать.

Вот она: сияет, переливается красными, алыми, багровыми оттенками сразу за упыриными спинами. Граница, прочерченная древней кровью и ею же порушенная.

— А-а-а-а-а! — Всеволод заработал мечами с удвоенной, с утроенной энергией.

— А-а-а-а-а! — рядом колол, рубил, крушил Бернгард.

— У-у-у-у-у! И-и-и-и-и! — выли и визжали тёмные твари.

Мёртвые рыцари валили врага и падали сами молча.

Они приближались к заветному сиянию и к тёмной бреши, прерывавшей его.

К дыре, откуда наползали всё новые и новые твари, возникая в этом мире из ничего. Да сколько же их там! Сколько проклятых кровопийц успело укрыться со своим Князем за кровавой чертой?

Которая — вот и ещё — стала немножко ближе.

На шаг. На полшага. На четверть шага…

Ещё.

И ещё.

И вот сейчас уже! Дойти! Пустить в Проклятый Проход умрунов Бернгарда, чтобы мёртвая дружина хотя бы на время задержала нечисть с той стороны.

А самим — начать ритуал. Кровь на кровь, слова на слова. И — закрыть дыру. Запечатать. Залатать…

Тёмная фигура, возникшая вдруг среди бледных тел, преградила им путь. Только что её не было — а вот уже и есть. И не обойти, никак Чёрного Князя, самолично выступившего из-за границы миров.

Свой огромный — в полтора человеческих роста — прямоугольный щит Шоломонар держал поперёк тела, закрывая добрую половину прохода между мёртвыми водами. Тяжёлый, изогнутый меч-серп поднят над головой.

Упыри, повинуясь безмолвному приказу, мгновенно расступились в стороны, давая дорогу Властителю. Кто смог — отошёл к рудной черте. Кто не смог — сгинул в вязких мутных стенах.

А Шоломонар времени не терял. Напал сразу. Насел, навалился…

Первым на пути Князя стоял Всеволод.

Удар чёрного серпа он, не подумав, попытался отвести скрещёнными над головой клинками. Куда там! Сверху словно обрушилась глыба, пущенная из порока. Кисти рук едва не выворотило из суставов. Всеволод чуть не лишился обоих мечей. Оружие — удержал, но сам на ногах устоять не смог. Повалился навзничь. И тут же, подхваченный крепкой рукой, был выдернут из-под второго — добивающего — удара.

Бернгард! Магистр бесцеремонно выволок его из первых рядов. Швырнул назад — за спины рыцарей-умрунов. Прогудел из-под забрала:

— Всё! Кончилось время твоего геройства, русич. Обожди пока.

Обождать?! Ну уж нет! Следовать совету Бернгарда Всеволод не собирался. Но пока поднимался, да встряхивал отсушенные руки— битва продолжалась.

Напор притуплённого пешего клина Шоломонар, стоявший у них на пути, принял на щит. Щитом же и остановил мёртвую дружину Бернгарда. А после — невероятно! — тем же щитом начал ломать и выдавливать строй мертвецов. Словно движущаяся скала медленно, но неумолимо оттесняла серебряных умрунов от рудной черты.

Как прежде молчаливые мёртвые воители в тевтонских плащах прорубались вперёд, так и теперь, не произнося ни звука — отходили назад. Поневоле тесня и заставляя отступать Бернгарда и Всеволода.

На четверть шага, на полшага, на шаг.

И — на два.

И — на все три.

Шоломонар давил щитом.

А мечом-серпом — рубил. Подцеплял. Рассекал. Крошил. Разваливал.