Рука и сердце [сборник litres]

– Вы еще не знаете того, что я должна вам открыть. Но хочу вас предуведомить: я не изменю своего мнения о вас – своего доброго мнения, – если вы, подобно многим, отвернетесь от меня, когда все узнаете. Не надо! – сказала она, упреждая новый поток безумных заверений. – Выслушайте меня. Отец мой очень богат. Матери я не знала, должно быть, была слишком мала, когда она умерла. Сколько я себя помню, я жила в огромном доме, вдали от всех и вся, с моей дорогой, навеки преданной мне миссис Кларк. Отец жил отдельно от нас: как офицер – и в прошлом, и в настоящем, – он по долгу службы почти всегда находился за границей. Иногда он наезжал к нам и, казалось, раз от разу привязывался ко мне все сильнее. Он привозил мне подарки, дорогие и редкие вещи из дальних стран, и в этом я вижу доказательство того, что во время наших частых разлук он думал обо мне. Ныне только таким ненадежным мерилом и можно измерить глубину его былой любви. А в ту пору я не задавалась вопросом, любит он меня или нет, – родительская любовь воспринимается как нечто естественное, как воздух, которым ты дышишь. Иногда, даже в те безмятежные дни, отец страшно гневался – правда, не на меня. Надо вам заметить, человек он до крайности безрассудный. Однажды я слышала, как слуги шептались, будто бы над ним висит проклятие и он о том знает, потому и прячет свою тревогу за разными сумасбродствами или – еще того лучше, сэр! – топит ее в вине. Итак, детство мое прошло во дворце, посреди сельской глуши. К моим услугам было все, чего я могла желать, и, смею думать, все любили меня, по крайней мере я всех любила! Так продолжалось, пока примерно два года назад отец не приехал в Англию проведать нас. Я как сейчас это помню… Тогда он гордился мной, с одобрением взирал на меня, что бы я ни сделала! Однажды под воздействием винных паров он пустился в откровения и рассказал много всего, о чем я прежде не знала: как беззаветно он любил мою матушку – и как по собственной вине, из-за своего необузданного характера, навлек на нее смерть; под конец он признался, что теперь я единственная его отрада и для него в целом мире нет никого дороже меня; что он ждет не дождется того дня, когда сможет увезти меня за границу, ибо ему невмочь терпеть разлуку с единственной, горячо любимой дочерью. Внезапно он осекся и странно изменившимся, злым тоном взял свои слова обратно, – дескать, я не должна верить всему, что он наговорил, что на свете полно вещей, которые он любит больше, чем меня: его лошадь… собака… да мало ли что!