Слово «притча» представляет собой перевод греческих слов «параволи» и «паримиа». «Паримиа» в точном смысле означает краткое изречение, выражающее правило жизни (таковы, например, притчи Соломоновы). «Параволи» же – это целый рассказ, имеющий прикровенный смысл и в образах, взятых из повседневного быта людей, выражающий высшие духовные истины. Евангельская притча собственно есть «параволи».
Притчи, изложенные в тринадцатой главе Евангелия от Матфея и в параллельных местах у двух других синоптиков, Марка и Луки, были произнесены при стечении столь многочисленного народа, что Господь Иисус Христос, желая устраниться от теснившей Его толпы, вошел в лодку и из лодки говорил к народу, стоявшему на берегу Геннисаретского озера (моря).
Как поясняет святитель Иоанн Златоуст, «Господь говорил притчами для того, чтобы сделать слово Свое более выразительным, глубже напечатлеть его в памяти и самые дела представить глазам». Притчи Господа – это иносказательные поучения, образы и примеры для которых заимствовались из обыденной жизни народа и из окружавшей его природы.
В Своей притче о Сеятеле, под которым Он разумел Самого Себя, под семенем – проповедуемое Им слово Божие, а под почвой, на которую падает семя, – сердца слушателей, Господь живо напомнил им их родные поля, через которые проходит дорога, местами заросшие колючим кустарником – тернием, местами же каменистые, покрытые лишь тонким слоем земли. Сеяние – прекрасный образ проповедания слова Божия, которое, падая на сердце, смотря по состоянию его, остается бесплодным или приносит плод больший или меньший.
На вопрос учеников:
Причиной этого было их нравственное огрубление и ложные представления о Мессии и Его Царстве, распространяемые книжниками и фарисеями, о чем пророчествовал еще Исаия (см. Ис. 6, 9–10). Если показать таким нравственно испорченным, духовно-огрубевшим людям истину как она есть, не облекая ее никакими покровами, то они и видя не увидят ее, и слыша не услышат ее. Только облеченная в приточный покров, соединенная с представлениями о предметах хорошо знакомых, истина становится доступной восприятию и пониманию. Ненасильственно, сама собой загрубелая мысль возносилась от видимого к невидимому, от внешней стороны к высшему духовному смыслу.
В духовном смысле это значит: вы, апостолы, с дарованным вам уже познанием тайн Царствия Божия можете проникать все глубже и глубже в тайны, понимать их все совершеннее. Народ потерял бы и то скудное знание этих тайн, какое еще осталось у него, если бы при откровении этих тайн не дать ему в помощь приточной речи, более для него пригодной.
Святитель Иоанн Златоуст разъясняет это так: «Кто сам желает и старается приобрести дары благодати, тому и Бог дарует все; а в ком нет этого желания и старания, тому не принесет пользы и то, что, как ему кажется, он имеет».
У кого ум так омрачен, а сердце огрубело во грехе, что он не понимает слова Божия, у того оно ложится, так сказать, на поверхности ума и сердца, не пустив корней внутрь, как семя на дороге, открытое для всех проходящих. И лукавый – сатана или демон – легко его похищает и делает бесплодным слышание.
Каменистую почву представляют собой те люди, которые увлекаются проповедью Евангелия как приятной новостью, иногда даже искренно и чистосердечно находят удовольствие в слушании его, но сердце их холодно, неподвижно, твердо как камень. Они не в силах ради требований евангельского учения изменить свой привычный образ жизни, отстать от своих излюбленных, вошедших в привычку грехов, вести борьбу с искушениями, претерпевать за истину евангельскую какие-либо скорби и лишения. В борьбе с искушениями они соблазняются, падают духом и изменяют своей вере и Евангелию.
Под тернистой почвой разумеются сердца людей, опутанных страстями, – пристрастиями к богатству, к наслаждениям, вообще ко благам мира сего.
Под доброй землей разумеются люди с добрыми, чистыми сердцами, которые, услышав слово Божие, твердо решились сделать его руководством всей своей жизни и творить плоды добродетели. «Виды добродетелей различны, различны и преуспевающие в духовной мудрости», – говорит блаженный Феофилакт.