– Покрывало и окровавленные полотенца застираем в ванной, – поддержала миссис Грин. – Желательно в кипятке. Нужно взять жесткую щетку и сделать соляной раствор. Потом закинем в сушку с большим количеством кондиционера.
– А найдется ли в этом доме перекись водорода для кровавых пятен на ковре…
– Я предпочитаю нашатырный спирт.
– С горячей водой?
– Нет, с холодной.
– Интересно…
Около полуночи с платного телефона заправки позвонила Мэриэллен:
– Мы закончили. Це двадцать четыре и двадцать пять. Надежно запечатаны. Утром я исправлю данные в компьютерной базе.
– Миссис Кавана как раз гладит простыни, – сообщила ей миссис Грин. – Осталось помыть ковры шампунем, разложить всё по местам – и мы закончили.
– Как все выглядит?
– Так, как будто в этом доме никто никогда не жил.
– А как Патриция?
– Спит. До сих пор не издала ни звука.
– Заехать забрать вас?
– Езжайте по домам, – ответила миссис Грин. – Мы не хотим, чтобы кто-то подумал, что здесь общественная парковка. Меня подвезут.
– Что ж, – сказала Мэриэллен, – удачи!
Миссис Грин повесила трубку.
Они с Грейс закончили гладить, положили покрывало обратно на кровать и прошлись по дому в поисках пропущенных кровавых пятен. Затем Грейс сходила к своему дому за машиной, а миссис Грин спустила Патрицию на крыльцо, выключила радио, погасила везде свет и воспользовалась ключами Джеймса Харриса, чтобы запереть снаружи входную дверь.
Мимо Беннетта, который отключился на диванчике перед телевизором, женщины пронесли Патрицию на кровать в гостевой комнате дома Кавана, и Грейс позвонила Картеру:
– Навестив Слик в больнице, Патти зашла к нам посмотреть игру и уснула. Думаю, не стоит ее сейчас беспокоить.
– Можоно и к лучшму. – Он так много выпил, что понять его речь можно было с трудом. – Рад, что вы помрились, дечки.
– Доброй ночи, Картер.
Она отвезла миссис Грин в Сикс-Майл и остановилась перед ее темным домом.
– Спасибо за все, что вы сделали для нас.
– Завтра, – отозвалась миссис Грин, – я поеду в Ирмо и привезу моих мальчиков.
– Это замечательно.
– Три года назад вы были неправы, – продолжила миссис Грин. – Вы струсили, и люди продолжали гибнуть.
Они рассматривали друг друга в тусклом свете потолочного светильника под тихое урчание работавшего на холостом ходу мотора. Наконец Грейс вымолвила то, что не говорила раньше никогда и никому:
– Я сожалею.
Миссис Грин слегка наклонила голову.
– Хорошо, что вы сегодня пришли. Спасибо. Одни мы бы не справились.
– Никто из нас не справился бы с этим в одиночку.
Грейс дремала в кресле у кровати Патриции. Та проснулась около четырех утра, резко и тяжело дыша. Подруга откинула с ее лица мокрые от пота волосы.
– Все кончено, – сказала она.
Патриция разрыдалась. Грейс сняла туфли и устроилась рядом, баюкая ее словно ребенка. Затем пришла физическая боль, и Грейс помогла Патриции добраться до ванной и ждала за дверью, пока та сидела на унитазе. Казалось, все ее внутренности превратились в жидкость и покинули ее. Но едва она успела спустить воду, как пришлось упасть на колени и вытошнить из себя что-то еще.
Грейс помогла ей вернуться в постель и сидела рядом, наблюдая, как та без остановки ворочается с боку на бок. Тогда она нашла и открыла «Хладнокровное убийство».
– «Поселок Холкомб стоит среди пшеничных равнин западного Канзаса, – начала читать Грейс своим мягким низким голосом с красивым южным акцентом, – в глухом краю, который прочие канзасцы обозначают словом „там“. До восточной границы Колорадо всего семьдесят миль, но синева неба и пустынная прозрачность воздуха в этих краях напоминают скорее Дальний, чем Средний Запад. Местный акцент цепляет слух характерным для жителей прерий растягиванием гласных, гнусавостью ранчеро; здесь в обычае носить штаны в обтяжку, „стетсон“ и остроносые сапоги на высоком каблуке. Земля тут плоская, и открывающийся вид своей бескрайностью внушает почти благоговейный страх: табуны лошадей, стада коров и белая россыпь элеваторов, высящихся величаво, как греческие храмы, видны задолго до того, как к ним приблизишься»[57]
.Она читала, пока не взошло солнце.
Глава 41
Патриция увидела Мисс Мэри еще раз, последний.
Два дня длилась лихорадка, так что это вполне могло быть сном, но, когда Патриция стала старше, она уже не помнила, во что была одета в день, когда Картер сделал ей предложение, не помнила, проводили ли школьный выпускной Блю на улице в прекрасную погоду или в спортзале, потому что шел дождь, не помнила даже даты собственной свадьбы, но никогда не забывала, как, проснувшись однажды ярким ноябрьским днем, почувствовала на щеке сухую гладкую руку и увидела около кровати старые черные туфли.