– Ты никогда не задумывалась над тем, как тебе повезло? – спросила Грейс. – Муж работает до изнеможения, чтобы содержать тебя и детей. Он настолько добр, что даже в гневе не повышает на тебя голос. Твои потребности удовлетворены, однако от безделья у тебя появляются дикие фантазии.
– Я – единственный человек, кто осознает реальность. Здесь что-то не так, происходит нечто гораздо более страшное, чем потеря фарфора твоей бабушки, более важное, чем еженедельная полировка серебра, ежемесячное чтение книг, соблюдение приличий, а ты слишком напугана, чтобы признаться в этом. Поэтому сидишь в своем доме, моешь и скребешь его, как послушная маленькая женушка.
– Ты говоришь об этом так, словно это ничего не значит! – взвыла Грейс. – А я и есть хороший человек, хорошая жена и хорошая мать. И да, я мою и убираю свой дом, потому что это моя работа. Мое место в мире. То, что я делаю. И я этим довольна. И мне не надо фантазировать, будто я… что я Нэнси Дрю[46]
, чтобы чувствовать себя счастливой. Я счастлива тем, что я делаю и кто я есть.– Прибирайся, сколько хочешь, но от этого Беннетт, напившись, не перестанет бить тебя по лицу.
Грейс застыла, а Патриция сама не понимала, как у нее это вырвалось, но сделанного не воротишь. Какое-то мгновение они стояли напротив друг друга в промерзшей столовой, и Патриция знала, что это конец их дружбе. Она развернулась и вышла из комнаты.
Миссис Грин протирала перила лестницы в холле.
– Ведь вы не верите им всем, не так ли? – спросила ее Патриция. – Вы знаете, кто он на самом деле.
Лицо миссис Грин оставалось абсолютно спокойным.
– Мэм, я поговорила с миссис Кавана. И она объяснила мне, что вы больше не сможете нам помогать. Она сказала, что мы в Сикс-Майл предоставлены сами себе. Она все прекрасно мне объяснила.
– Это неправда.
– Это нормально. – Миссис Грин грустно улыбнулась. – Я все понимаю и больше не жду помощи от кого-нибудь из вас.
– Я на вашей стороне. Просто мне нужно немного времени, пока все успокоится.
– Вы на своей стороне. Никогда не обманывайтесь на этот счет.
Она отвернулась от Патриции и продолжила убирать дом Грейс.
В голове у Патриции что-то взорвалось, вспыхнув черным и красным. Следующее, что она помнила, как взлетела по ступеням своего дома, оказалась на веранде и обнаружила Кори, развалившуюся в большом кресле и пялящуюся в телевизор.
– Не могла бы ты выключить эту ерунду? – почти выкрикнула Патриция. – Пойти куда-нибудь в город, или на пляж, или еще куда-нибудь? Уже час дня!
– Папа сказал, тебя можно не слушать, – ответила Кори не поворачивая головы. – Он сказал, что ты проходишь через особый этап.
Это разожгло внутри огонь гнева, но Патриции хватило ясности мысли, чтобы осознать, как тщательно Картер расставил для нее ловушку. Все, что бы она ни сделала, будет доказывать его правоту. Она словно услышала его ровный, менторский тон, которым он разговаривал с пациентами: «То, что ты не понимаешь, насколько ты больна, только доказывает, насколько ты больна».
Она сделала глубокий вдох. Она никак не отреагирует. Она больше не будет в этом участвовать.
Она прошла в столовую, увидела прозак на блюдце и пузырек рядом, схватила и то и другое и пошла на кухню. Стоя около раковины, она включила воду и спустила пилюлю с блюдца в сливную трубу. Затем открыла пузырек и некоторое время смотрела на него.
Приняв решение, Патриция взяла стакан, наполнила его и принялась глотать капсулы, одну за другой.
Глава 23
Сладковатый запах нагретого кетчупа пробрался в ноздри Патриции, заполнил носовые пазухи и скользнул в горло. Она провела языком по пересохшему рту и ощутила странную горькую пленку, осевшую на зубах. Ее голова качнулась, когда все тело самостоятельно подалось вперед, она открыла глаза и увидела медсестру, поднимающую изголовье ее кровати в сидячее положение, увидела белые простыни, и бежевые перила, и Картера, стоящего напротив.
– Пока не нужно, – сказал он медсестре.
Патриция увидела темно-красный пластиковый поднос на столике на колесиках. Запах кетчупа доносился из-под крышки стоящего на нем блюда. Медсестра приподняла ее, и Патриция увидела три серые фрикадельки на безвольной кучке желтых спагетти, облитых кетчупом.
– Я должна отдать еду, – сказала медсестра.
– Оставьте там. – Картер указал на стул возле двери.
Женщина сняла поднос со столика и вышла, катя его перед собой.
– Скажи, что перепутала дозировку. – Картер подался к Патриции. – Скажи, что это была ошибка.
Сейчас ей совсем не хотелось разговаривать на эту тему. Патриция отвернулась, посмотрела в окно на лучи послеполуденного солнца, заливавшие верхние этажи здания учебного корпуса, и поняла, что находится в отделении психиатрии.
– У меня повреждение мозга? – спросила она.
– Ты знаешь, кто тебя нашел? – Картер положил руки на изножье кровати. – Блю. Ему всего десять лет, а он нашел свою мать в припадке на полу кухни. У тебя вполне могло бы быть повреждение мозга, если бы наш сын не оказался достаточно сообразительным и не набрал девять-один-один. О чем ты думала, Патти? Ты вообще думала?