Русь юродская. История русского юродства в лицах и сценах

На первый взгляд это кажется бредом безнадежного душевнобольного: какие же такие собрания контрреволюционеров могла проводить у себя на квартире самая буйная юродивая Дивеевского монастыря? какие она вообще могла ставить политические цели? Неужели человек, который в состоянии терпеть струю кипятка, будет нетерпим к какой-то там суетной революции?! Во-первых, Мария Ивановна вряд ли вообще понимала, что это за явление за такое – революция. Во-вторых, для юродивых органическим принципом существования было: чем хуже – тем лучше! Если революция – зло, если это тяжкое испытание для Церкви, для всех верных, наподобие испытаний, посланных Иову, то лично для юродивого – это, безусловно, «лучшие времена»! Юродивые не только никогда не прятались от гнева власти – они его всегда искали, они порой целенаправленно вызывали на себя гнев власти! А тут не надо ничего искать, не надо вызывать, – богоборческая жестокая власть сама тебя ищет. Это же для юродивого радость, истинное благоволение Небес!

Но возможно – как ни удивительно! – следователь не допустил в протоколе ни малейшей погрешности. Во всяком случае по форме. Мы не можем знать, в каком образе представала перед чекистами Мария Ивановна. Очень даже вероятно, что в эти минуты она прекращала «блажить» и являлась перед советским революционным правосудием совершенно здравомыслящим человеком, к тому же «монархистом» и «контрреволюционером», ставившим целью свержение советской власти. Но это тоже было юродством! Скрытым юродством! А перед Богом самым что ни на есть истинным!

Если действительно Мария Ивановна показалась следователям нижегородской ЧКа душой монархического контрреволюционного заговора, то, вне всякого сомнения, она предстала перед ними в таком образе с целью принять полагающуюся за это кару на себя и тем самым насколько возможно отвести грозу от прочих своих «сподвижников». Натуральное юродское поведение!

Но как бы то ни было, никакие репрессивные меры к Марии Ивановне не применялись. Тут уж трудно предположить, чем руководствовались чекисты: то ли они все-таки разглядели в лихой предводительнице заговора безумную, то ли засомневались, что семидесятилетняя немощная старица может быть той, за кого они ее первоначально принимали, – во всяком случае Мария Ивановна из неволи скоро вышла. А скорее всего, Господь помог блаженной. Верно, так уж ей суждено было: умереть не в тюремной камере или в лагере, а в своем доме, в окружении заботливых сестер, и похороненной быть не где-то тайком в общей яме, а на сельском кладбище, на котором могилка ее сохранилась бы до падения богоборческого режима.

После освобождения из-под ареста Мария Ивановна прожила совсем недолго – всего три месяца. Она умерла 8 сентября 1931 года. Похоронена была блаженная на местном Череватовском кладбище. Могила ее благополучно сохранилась до нашего времени.

Много полезного сделавшая людям при жизни, помогает блаженная своим молитвенникам и просителям и теперь. Многие нынешние паломники, посетившие могилу Марии Ивановны, рассказывали затем, как все удачно у них складывалось, что ни задумают исполнить – все выходит; и уж непременно получают подкрепление сил и умиротворение.

У шофера, служащего при Дивеевском монастыре, что-то поломалось в машине. Как он ни бился, все не мог найти неисправность. Созвал целый консилиум бывалых шоферов. И те ничем не могли подсобить: все вроде бы облазили, осмотрели – как будто порядок везде! – но машина-то не едет! Вскоре шофер этот оказался в Б. Череватове – там служились панихиды в день памяти Марии Ивановны. Он, стоя у могилы, про себя попросил блаженную помочь в его незадаче. И вот на следующий день ему вдруг взбрело в голову проверить исправность одной детали, которая, казалось бы, ни в коем случае не может быть причиной поломки машины. Посмотрел он эту деталь – так и есть, из-за нее машина не работает. Заменил – и поехал с ветерком! Кто помог шоферу? Ну уж точно не автосервис.

День памяти св. блаженной Марии Дивеевской – 26 августа (8 сентября).

Молчит! Ленинградский юродивый Гриша

В 1920-е годы в питерский Новодевичий монастырь пришел седой, симпатичный старичок лет около восьмидесяти. Он назвался просто Гришей. Необычное поведение его не оставляло у насельниц ни малейших сомнений – в монастыре появился безумный Христа ради.

Гриша зимой и летом носил стеганые ватные штаны, подвязанные кожаным ремнем, телогрейку и валяные сапоги. Игуменья предложила ему кожаный диван в коридоре в своем корпусе. Но мягкому дивану юродивый предпочитал дощатый, окованный железом сундук.

Юродивого скоро полюбили жившие в округе дети: посещение Гриши в монастыре стало их главным развлечением – ходят за ним, бывало, стайкой или сядут в кружок и слушают своего любимца, что он им скажет.

Сестры полюбили Гришу не меньше детей. Все его опекали, старались сделать для него что-нибудь доброе. Монахини заметили, если Гриша напевает себе под нос какие-нибудь незамысловатые песенки собственного сочинения, то в монастыре все в порядке, все спокойно.