Русь юродская. История русского юродства в лицах и сценах

Принять помощь от доктора Мария Ивановна решительно отказалась, накладывать лубок запретила. Она легла, положила руку на подушку и так пролежала в одном положении полгода, причем ни разу не пошевелилась! Через полгода, когда рука у Марии Ивановны срослась и она наконец поднялась, сестры обнаружили у блаженной такие пролежни, что местами буквально оголились кости.

В другой раз м. Дорофее вздумалось подсчитать: сколько раз она нынче ночью поднимется на зов Марии Ивановны. Чтобы не сбиться со счета – а это были многие десятки раз! – она положила рядом с собой дощечку и кусочек мела. И думает: как позовет меня матушка, я прежде – раз! – мелом черточку, и к ней. А утром посмотрю, сколько всех отметок выйдет. Легли они, как обычно, помолясь. Дорофея, как с вечера уснула, так до самого утра и не просыпалась – ни разу ее не побеспокоила блаженная. А утром м. Дорофея скорее к Марии Ивановне – не случилось ли чего с ней?! Нет, видит, все в порядке: лежит на кровати Мария Ивановна, улыбается и говорит келейнице: «Вот я ни разу не встала». Пригляделась м. Дорофея – батюшки святы! – а блаженная-то вся мокрая до самого ворота – всю ночь под себя ходила! Упала она перед Марией Ивановной на колени и запричитала: «Прости меня Христа ради, мамушка! Никогда больше не буду считать и любопытствовать о тебе и о твоих делах».

Как-то м. Дорофея подала Марии Ивановне огненный самовар, а сама пошла в кладовую за молоком. На обратном пути она услышала знакомое: «Карау-у-ул!» Дорофея влетела в келью и помертвела от ужаса: за столом сидела Мария Ивановна, перед ней стоял самовар, и кипяток из краника лился юродивой прямо на ноги! В отсутствие послушницы она открыла краник, налила стакан чаю, а закрыть воду не сумела, так кипяток и бежал ей на самые колени, покуда помощь не подоспела. Ожоги были ужасны: казалось, верная смерть ждет обварившуюся безумную. Но с Божией помощью обошлось.

Уж на что были беспокойные иные дивеевские юродивые – вспомним, как «воевали» Пелагея Ивановна и Прасковья Семеновна, – но таких выходок, такого безумия Христа ради, что вытворяла Мария Ивановна, монастырь сроду не знал.

Подвиг молчания – один из самых трудных и редких христианских подвижничеств. Великие преподобные молчальники известны все наперечет. Но, кажется, мало кто задумывался, что непрестанное словоизвержение – тоже довольно-таки трудный подвиг. Пожалуй, еще и потруднее молчания. От молчания, по крайней мере, не устанешь. От многоглаголания же иной раз устаешь, как от тяжкой физической работы. Так Мария Ивановна эту тяжкую работу исполняла почти беспрерывно, изнуряя не только себя, но и в еще большей, может быть, степени окружающих. Келейница Марии Ивановны жаловалась, что юродивая своими неугомонными разговорами «наводит на нее головную боль». Причем речь ее была часто ритмичной и в рифму, иногда прямо стихи, хоть поэмы за ней записывай!

Однажды, уже в революцию, в монастырь пришел какой-то военный. Между прочим, заглянул и к юродивой. Мать Дорофея предупреждает Марию Ивановну: «Человек „строгий“ пришел. Ты чего не скажи! Про царя не скажи!» – «Не скажу», – пообещала блаженная.

Но едва незваный гость вошел в келью, Марию Ивановну просто-таки понесло: «Когда правил Николашка, так была крупа и кашка. Николай хоть был дурак, а хлеб стоил-то пятак. А теперь новый режим – все голодные лежим». И так далее. Келейница перепугалась насмерть – что же теперь будет? – но ровно никаких неприятностей, к счастью, не последовало.

Многие гости Марии Ивановны становились свидетелями потрясающей прозорливости юродивой. На иных это производило такое впечатление, что они забывали, зачем пришли к ней.

Как-то раз в келье у блаженной появилась благородная дама с двумя детьми. Увидев их, Мария Ивановна сейчас же закричала келейнице: «Дорофея, Дорофея, давай два креста! Надень на них!» Мать Дорофея отвечает: «Они же причастники. Какие им еще кресты?» Но Мария Ивановна знай свое твердит: «Кресты, кресты им надень». Келейница не стала спорить с блаженной – бесполезно! – она вынесла два крестика. И когда начала надевать одному из мальчиков крестик, увидела, что и правда нет веревочки-то на шее у причастника! Второй тоже оказался без креста. «Как же вы причащали их без крестов? Разве так можно?» – укоризненно спросила м. Дорофея у родительницы. Та, потрясенная прозорливостью блаженной, как-то неуверенно пробормотала, что решила на дорогу не надевать на детей крестов, чтобы они их не беспокоили.

Вообще, распознавать посетителей без крестов могли многие блаженные. Матрона Московская всегда настолько безошибочно угадывала тех, на ком не было креста, что впоследствии ее послушницы всегда прежде спрашивали у гостя: надет ли на нем крестик? И если этот человек приходил без креста, его не пускали к матушке.