Русь юродская. История русского юродства в лицах и сценах

В Москве Ольга скоро познакомилась со многими православными подвижниками, которые в эпоху невиданных гонений хранили и исповедовали, тем не менее, Христову веру. И, помимо прочих, ей случилось как-то повстречаться с блаженной монахиней Севастианой.

Любой, присутствующий при их историческом свидании, мог бы подумать, что старицы давно и коротко дружны. А виделись не далее как третьего дня. В некотором смысле так и было. Блаженные прозорливицы знали друг о друге, были знакомы еще до того, как повстречались. И не с чьих-то слов знали, а по собственному провидению.

При первой их встрече Ольга сказала: «Ну, здравствуй, сестра, вот и свиделись». – «Слава Богу. А я давеча все о тебе думала, – отвечала Севастиана, – как ты там в Каменщиках кряхтела?» – «Ничего. Отбодалась с Божией помощью. Тебя вспоминала: как ты в Бутырках гостила». – «Я-то ничего! Мне тогда, знаешь, Кто помогал!» – «Знаю, милая. Все знаю».

После того как м. Севастиане в Бутырках было явлено чудесное откровение, она стала прозревать судьбы, пророчествовать прямо там – в тюрьме.

Вместе с ней в камере сидела молодая дама дворянского рода. И если привыкшей к нужде, к трудностям, знавшей не понаслышке, что такое жестокость, злодейство, мудрой и опытной монахине приходилось в этой геенне тяжко, хоть матушку репку пой, то что говорить о благородной институтке! Та вообще уже отчаялась и готова была руки на себя наложить, не в силах сносить больше чудовищных мук заточения, издевательств и цинизма палачей.

Когда маловерная совсем уже решилась покончить со злосчастным своим существованием, м. Севастиана, прозрев ее помыслы, так сказала: «Не губи душу! Кроме Бога одного, никто не вправе распоряжаться жизнью! По Его воле мы здесь. Он же нас отсюда и вызволит, когда исполнится назначенное. А тебе маяться осталось недолго – через три дня будешь дома». И верно, через три дня ее выпустили.

А скоро вслед за ней, всего отсидев три месяца, вышла на свободу и сама м. Севастиана, тоже с точностью предсказав срок своего освобождения.

Она, прежде всего, пришла в родной монастырь. Но монашеская жизнь там прекратилась вовсе, последние, еще три месяца назад хоронившиеся по углам сестры разбрелись кто куда. Главный монастырский Никольский храм власть вроде бы не отняла, но и служб там не проходило: некому было служить – ни священника, ни кого-либо из причта не осталось.

Добрые люди помогли матушке найти комнату неподалеку от монастыря. Но первое время она там почти не жила. День-деньской, а нередко и ночи она проводила в пустом Никольском храме, хотя бы своим присутствием показывая, что храм не брошен. Если бы м. Севастиана несколько дней не появилась, то больше ей можно было вообще туда не приходить – в храме устроили бы склад, гараж или еще кaкyю-нибудь полезную для народного хозяйства службу. Само собою, не сохранилось бы ничего из утвари. Она и так едва успевала отгонять от стен лихих весельчаков комсомольцев: ждет, бывало, с юга, глядь, ан с востока лезет рать. Забавникам доставляло удовольствие ходить бить стекла по церквам и досаждать невежественным темным богомолкам, одурманенным коварными сребролюбцами-попами. За несколько недель сидения в комсомольской осаде матушка вставила в окна храма столько стекол, что можно было бы, наверное, остеклить пол-Москвы. Она говорила: «Мне надо отстоять церковь, пока не поставят священника».

Так с Божией помощью старица держала оборону. Но, конечно, тяжело ей приходилось – каково это, одной противостоять целой орде бесноватых! И однажды – очевидно, чтобы подвижница не потеряла крепости духа и, верно, в благодарность за ее радение – м. Севастиане было послано знамение, которое по праву может считаться одним из величайших чудес, когда-либо явленных в Москве.

В одну из ночей ее усердного молитвенного бдения, когда м. Севастиана у храмовой иконы Николая-Угодника печаловалась на окаянных неразумных богоборцев и горячо просила святителя помочь избыть напасть и послать наконец священника, ей вдруг явился сам чудотворец. В своем архиерейском облачении Николай прошел вдоль иконостаса, задержался на секунду на солее и, оглянувшись на м. Севастиану, слегка качнул головой, словно благодарил ее за стойкость и обещал боголюбивой просительнице заступничество. Потом он подошел к своему образу и тут же исчез, будто слился с иконой, растворился в ней.

Вскоре в храме действительно появился новый батюшка, восстановился богослужебный чин, приход ожил, и комсомольцы вынуждены были умерить свою разрушительную страсть и отступиться.

Однако впоследствии Всехсвятский монастырь и Никольский храм постигла участь в высшей степени печальная. Разросшийся завод «Серп и молот» совершенно поглотил обитель. Все монастырские постройки оказались либо разрушенными, либо переделанными до полной неузнаваемости. Ново-Благословенное кладбище ликвидировано вовсе и застроено заводскими цехами.