Русь юродская. История русского юродства в лицах и сценах

Но Господь, помрачив ум Пелагее, будто бы возместил ей, сделав высокой, стройной красавицей. И мать решила поскорее выдавать девицу замуж: тут уж промедлишь, так потом ни в жизнь ее не пристроишь – кому она в восемнадцать-то лет, глупенькая, будет нужна? Пока же Пелагее исполнилось шестнадцать, и еще можно было на что-то надеяться.

По замечательному прежнему обычаю жених – арзамасскай мещанин Сергей Васильевич Серебренников – пришел в уговоренный срок на смотрины невесты. Сели все, по обыкновению, рядком за чай. С чаем-то любое дело легче ладится. Тут же за столом и невеста – красавица Пелагея – блистает вся нарядами богатыми. Как должна на таких смотринах вести себя добропорядочная девушка? Наверное, изо всех сил стараться показаться скромницей, благовоспитанной, хозяюшкой, чистюлей. Но Пелагея разыграла представление, точно как те сестры из рассказа Эдуарда Вильде «Уродливые невесты», – она, по словам жития, стала дурить: Пелагея демонстративно принялась поливать чаем цветочки на своем платье.

Понятно, благоприятного впечатления на гостей такое поведение невесты произвести не могло. Бывшая с женихом его крестная решительно отвергала возможный брак восприемника с этой неумной девицей, какое бы приданое за ней ни давалось.

Но у жениха мнение насчет невесты сложилось совсем иное. Убежденный, что молодка перед ним представляет комедию, чтобы не идти замуж, он, дела вдаль не отлагая, попросил ее руки.

Вскоре после венчания Пелагея вместе с мужем и матушкой поехала в Саровскую пустынь. Увидев ее, преподобный Серафим велел родне идти устраиваться в гостиницу, а Пелагею увел к себе в келью и полдня беседовал там с ней о чем-то. Уже муж и мать, потеряв терпение, вернулись ее искать, а преподобный все не отпускал от себя Пелагею. Наконец он вывел ее, при всем народе поклонился ей до земли и сказал: «Иди, матушка, иди, не медля, в мою-то обитель, побереги моих сирот-то; многие тобою спасутся, и будешь ты свет миру». И еще прибавил: «Ах, и позабыл было, вот четки-то тебе; возьми, матушка». А когда Пелагея ушла, преподобный громко, так, чтобы все слышали, произнес: «Эта женщина будет великий светильник».

После этой исторической встречи Пелагея как будто стала с каждым днем все более терять рассудок. Она, бывало, наденет на себя самое дорогое платье, а на голову повяжет рваную тряпку-мешковину. И так идет в церковь или куда-нибудь на гулянье, чтобы ее в таком убранстве увидело как можно больше народа. Но чем больше над ней потешались в городе, тем радостнее и отраднее было на душе у Пелагеи.

Но каково приходилось ее мужу! Этот, в общем-то, неплохой человек, совершенно не виноватый в том, что ему досталась жена с такими немыслимыми причудами, вначале пытался уговаривать ее образумиться. Но это была напрасная трата сил и времени. На увещевания мужа Пелагея отвечала еще большими безумствами, еще более скандальными выходками.

Вскоре у Сергея Васильевича и Пелагеи Ивановны родился сын. А потом и второй. Все их близкие не могли нарадоваться на детей, не могли нахвалиться, каких очаровательных крепышей дал молодым Бог. Но на эти их добрые слова Пелагея при самом муже ответила так: «Дал-то дал, да вот попрошу, чтоб и взял». Всех очень смутили такие ее слова.

А спустя совсем короткое время дети их один за другим умерли. Тут уже Сергей Васильевич не выдержал. Оставив уговаривать ее опамятоваться, он принялся вразумлять жену нещадными побоями. Пелагею с тех пор никто больше в городе не видел не избитой.

Когда же Пелагея родила в третий раз – теперь девочку – и тотчас отказалась от нее, почему ребенок быстро умер, муж окончательно рассвирепел. Как-то поймав Пелагею на улице – а она теперь только и бродила целыми днями по городу и юродствовала, – он приволок ее в полицию и попросил городничего хорошенько проучить непокорную неразумную свою жену. Уговаривать стража порядка не пришлось – о беззаконном поведении мещанки Пелагеи Ивановны ему-то, пожалуй, лучше всех было известно. Он взялся за дело с изумительным мастерством и рвением. Городничий привязал Пелагею к скамейке и так жестоко несчастную выпорол, что присутствующая при экзекуции мать и даже сам муж пришли в ужас. Мать Пелагеи потом рассказывала: «Клочьями висело тело ее, кровь залила всю комнату, а она, моя голубушка, хотя бы охнула. Я же сама так обезумела, что и не помню, как подняли мы ее и в крови и в клочьях привели домой. Уж и просили-то мы ее, и уговаривали-то, и ласкали – молчит себе, да и только».

Усердного же городничего стали мучить кошмары. Ему приснился котел, в котором бушевало пламя, и грозный глас прорек, что котел этот приготовлен ему за жестокое истязание избранной рабы Христовой. Городничий проснулся в холодном поту, бросился к иконам, до утра истово молился, а потом настрого распорядился по всему Арзамасу не то что – упаси Боже! – не трогать блаженной, но даже и не сметь словом обижать ее! Мужу Пелагеи, введшего его в столь греховное искушение, он пригрозил: «Смотри! Я еще доберусь до тебя!»