Русь юродская. История русского юродства в лицах и сценах

А муж, Сергей Васильевич, все-таки не оставлял надежды образумить жену. Только действовать он решил теперь иначе. Поняв, что побоями и истязаниями он ничего не добьется, а скорее, еще более усугубит недуг супружницы, он решил пользовать ее с Божией помощью и повез ее для начала в Троице-Сергиеву лавру.

И произошло невероятное: в дороге к лавре и в самой лавре Пелагея сделалась настолько благоразумной и мудрой, что возликовавший и поэтому потерявший бдительность муж поручил ей всю имеющуюся при нем казну. Сергей Васильевич оставил жену в Посаде, а сам по важному и неотложному делу ненадолго отлучился в Москву. Что же он обнаружил, когда возвратился в лавру? Пелагея обезумела пуще прежнего, а порученные ей деньги, все до последней полушки, раздала кому ни попадя.

Честно говоря, понять этого Сергея Васильевича можно. Он желал в общем-то немногого: иметь простые человеческие ценности – жену, детей, домашний уют и т. д. Во вступительной главе мы говорили, что подвиг – это выход за норму существования. На это мало кто способен. И ни в коем случае нельзя судить тех, кому подвиг не по плечу. Да, быть безумным Христа ради – это большой подвиг. Но быть мужем или женой юродивого – это подвиг несоизмеримо больший. Его в состоянии исполнить человек равный душевными свойствами, может быть, только самому Христу. Достигнуть такой степени совершенства для христианина в принципе возможно. Христос своим земным существованием показал всем нам пример, который теоретически способен повторить всякий человек. Но за две тысячи лет существования Христовой Церкви нашлось ли хотя бы две дюжины таких подвижников, что прожили свою жизнь, как Христос, ни в чем не согрешив?

Так неужели отыщется такой самонадеянный моралист, который осмелится осуждать арзамасского мещанина Сергея Васильевича, что тот не был столь же праведным и сильным духом, как Христос?

Сергей Васильевич сам чуть не обезумел. Возвратившись в Арзамас, он заказал цепь с кольцом и приковал этой цепью Пелагею к стене. Лучше всего объяснила позже трагедию своего мужа сама блаженная: «Сергушка-то во мне все ума искал да мои ребра ломал; ума-то не сыскал, а ребра-то все поломал».

Несколько раз Пелагея вырывала из стены кольцо и, звеня цепью, бегала по городу. Муж ловил ее и возвращал на место. Но когда однажды ночью Пелагея так напугала церковного сторожа, что старик взлетел на колокольню и забил в набат, причем переполошил весь город, Сергей Васильевич совершенно отрекся от жены и выгнал ее вон из дома.

Пелагея вернулась к матери. Но здесь ей пришлось нелегче. Отчим и его дети решили извести ненавистную дурочку. Особенно постаралась меньшая дочь Королева – Евдокия. Она никак не могла выйти замуж и вообразила, что ее никто не берет из опасения привести в дом такую же безумицу, как ее сестра, пусть и сводная.

И как-то Евдокия подговорила одного лихого человека застрелить Пелагею, когда та выбежит за город. Злодей согласился. Он где-то подкараулил блаженную и действительно выстрелил в нее. Но промахнулся. Пелагея совершенно бесстрашно и беззлобно сказала ему, что это не в нее он стрелял, а в самого себя. Через некоторое время этот человек застрелился.

Тогда мать Пелагеи придумала повторить вроде бы не совсем безуспешный опыт зятя и повозить дочку по святым местам – вдруг полегчает? а может быть, еще и исцелится? Они побывали в Задонске у святителя Тихона, в Воронеже у святителя Митрофана. Там же в Воронеже их принимал преосвященный Антоний. Узнав, что когда-то с Пелагеей беседовал старец Серафим, владыка Антоний посоветовал матери с дочерью снова съездить в Саров.

И вот они опять у отца Серафима. Мать Прасковья Ивановна принялась ему слезно жаловаться: «Вот, батюшка, дочерь-то моя, с которою мы были у тебя, замужняя-то, с ума сошла. То и то делает и ничем не унимается. Куда-куда мы ни возили ее! Совсем отбилась от рук, так что на цепь посадили…» – «Как же это можно?! – воскликнул изумленный старец. – Как вы могли? Пустите, пустите! Пусть она на воле ходит, а не то будете вы страшно Господом наказаны за нее. Оставьте, не трогайте ее!» Прасковья испугалась слов старца и давай оправдываться: «Ведь у нас вон девочки, замуж тоже хотят. Ну зазорно им с дурою-то. Ведь и ничем-то ее не уломаешь – не слушает. А больно сильна: без цепи-то держать – с нею и не сладишь. Возьмет это да с цепью-то по всему городу и бегает – срам, да и только». Отец Серафим усмехнулся на эти, в общем-то, справедливые возражения матери. «На такой путь Господь и не призывает малосильных, матушка, – сердечно отвечал старец. – Он избирает на такой подвиг мужественных и сильных телом и духом. А на цепи не держите ее. И не могите! А не то Господь грозно за нее с вас взыщет».

После второй встречи с Серафимом Саровским Пелагею вообще перестали в чем-либо неволить: она теперь день-деньской с криками бегала по городу.