Русофобия

В школу поступил я сразу во второй класс, потому что уже умел писать, и вот на первом же уроке велели в тетрадке записать лозунг: «Хлеба дал нам не Христос, а машина и колхоз». Для той эпохи характерен и слог какой-то варварский: «Хлеба дал нам…», не «Хлеб дал нам», а то было бы похоже на «хлеб наш насущный». Как-то не по-русски. Нужно было разноцветными карандашами эти слова обвести рамкой. И, конечно, это было сильное влияние, выталкивающее из тебя всякое религиозное чувство. Но мне кажется, как я вспоминаю то время, более того — вся жизнь была такая, сам характер жизни таков, что он для чего-либо потустороннего, высшего не оставлял никакого места. Напряженная гонка все время: «Быстрей! больше!». Ударники, про которых все время в газетах писали, в школах на линейках говорили и в пионеротрядах рассказывали, что они в 20 или 100 раз нормы превышали. Какое-то стремление всегда больше сделать, иметь перед собой цель — месячный план, годовой план, пятилетний план перевыполнить. Все было заполнено лозунгами: выполним к такому-то числу годовой план и к такому-то году пятилетний план.

— Словом, «время, вперед!»

— Да, будто машина какая-то грандиозная работала, в которой человек чувствовал себя винтиком. Сталин, я помню, и тост произнес: «За таких винтиков, которых не ценят а они очень важны». И такое чувство было, что можно войти в ритм этой машины и вращаться в том же направлении, в котором она запрограммирована. Либо же ты попробуешь вертеться в другую сторону и будешь сразу сломан.

За этой машиной жизни стояла еще машина истории. Для людей, у которых было желание осмыслить все в мире, имелась и машина истории человечества с ее непреложными законами, которые обнаружили Маркс и Энгельс и сделали вывод, что они, собственно, ничем не отличаются от естественнонаучных законов: все движется, работает по непреложным законам. В такой истории нет места для свободы воли. А еще шире: вся природа, весь космос устроены по таким же законам; и приспособленность мира, и его совершенство — все это объясняется неким таким механизмом.

У Грэма Грина есть роман, который для меня как-то выделяется из всех его романов, мне кажется, он гораздо глубже и ярче всех остальных, — «Сила и слава». Сам Грин, далекий от трагедий, сотрясавших XX век, встретился однажды с настоящей трагедией, с колоссальным преследованием католической религии в Мексике (он принял католицизм и был направлен туда Ватиканом, чтобы ознакомиться с происходящим). Он увидел страшные гонения, вполне сопоставимые с нашими религиозными гонениями XX века, но абсолютно замолчанные. Грин описывает психологию одного лейтенанта, который охотится за одним скрывающимся священником, истребляет все проявления религии, выкорчевывает ее из жизни крестьян. И Грин пишет, что лейтенант был мистик, «мистик мертвого мира», то есть перед нами какая-то мистика грандиозной холодной машины.

— Не зря говорят: атеизм — это тоже религия, но со знаком минус.

— Нам, детям, подросткам, внушалась такая точка зрения, что в наше время люди уже просто не могут верить в Бога. И я помню, уже будучи подростком, задумался: а что же такое мы в наше время знаем, что нас так отличает от наших предков 500-летней давности или хотя бы 100-летней давности, что они могли верить в Бога, а мы не можем? И я начал перебирать в уме и увидел, что никаких таких особенных знаний нет. Ну, мы знаем, как взорвать атомную бомбу, но это ведь ни в ту, ни в другую сторону не определяет нашего отношения к Богу.

Потом начал читать Ньютона, самое главное его сочинение — «Основы натуральной философии», где он пишет: да, действительно, моя теория объясняет, почему планеты обращаются вокруг Солнца так, как они обращаются, но она не объясняет, почему они именно так расположены, почему все планеты, орбиты их расположены практически в одной плоскости, почему все они вращаются в одну и ту же сторону и почему орбиты их спутников тоже расположены в той же плоскости, тоже вращаются в одну сторону? Он приводит целый ряд удивительных свойств Солнечной системы и комет. И Ньютон кончает тем, что это «изящнейшее расположение комет, планет и Солнца показывает, что в мире господствует разум, который правит миром как Бог Пантократор». Но хочу сказать, что первый шаг такого даже не то чтобы религиозного, а скорее колеблющего атеизм духа, он, по-моему, сам собой вытекает из логики даже тех наук, к которым апеллируют обычно для доказательства того, что в мире нет места ни для каких потусторонних принципов. Он сам вытекает. То есть появляется убеждение, что безусловно, мир построен разумно и сам собой разумно устроиться бы никак не мог. Тот же Ньютон говорил, у него осталась неизданная записка «Почему атеизм является бессмысленным учением и никогда долго умами не владеет». Когда я читал ее тогда, то подумал: вот тут-то он ошибся, эта идея завладела у нас умами надолго. Но вот теперь видно, что Ньютон все же весьма прозорлив.