Как известно, в рабочих вечерних и воскресных школах в конце XIX — начале XX в. работали представители передовой интеллигенции. Ряд видных деятелей первых марксистских организаций в России также пошли в рабочие школы в качестве учителей, и они, конечно, меньше всего заботились о религиозных догматах, приобщали своих слушателей к достижениям передовой науки, знакомили их с теорией образования Солнечной системы по Канту-Лапласу, эволюцией живых организмов по Дарвину, с развитием человеческого общества по Марксу. Учившийся в те годы в рабочей школе старый железнодорожник А. С. Шаповалов в своей книге воспоминаний пишет: «Я вспоминал слова отца, что безумцы — студенты, нигилисты или социалисты не верят в бога. Но чем больше я читал Библию, тем больше сомнений в существовании бога возникало во мне». Другой революционер, один из активных деятелей рабочего движения в России конца XIX в., А. Шелгунов вспоминает, что в вечерней рабочей школе он и его товарищи «критиковали Библию, сотворение мира, критиковали то, что говорил священник». И уже явно не веря в сверхъестественное, «богооткровенное» происхождение библии, один рабочий в письме к революционеру Н. Б. Федосееву писал о своем желании «познакомиться с естественной историей Библии».
В ходе классовой борьбы, по мере того, как рос культурный уровень и классовое сознание среди передовой части русского пролетариата, особенно в крупных промышленных центрах, вместе с антимонархическими идеями распространялись также идеи атеизма и критического отношения к библии.
И в эти же десятилетия конца XIX и первой четверти XX в. критическое отношение к славянскому и русскому переводам библии проявилось также среди некоторой части православных богословов. Но эта критика, конечно, носила не атеистический характер, а была, наоборот, связана с попытками внести «исправления» и «улучшения», привести тексты писания в соответствии с новыми данными научной текстологии, а также со стремлением, еще более приблизив язык Синодального перевода к современному языку, очистив его от многочисленных архаизмов и славянизмов, сделать библию доступной верующим массам.
Новые «исправления» Елизаветинского славянского и русского переводов библии.
Библия 1956 г.
Православный богослов Б. И. Сове отмечал: «Конечно, со стороны церковной власти и миссионеров полемистов со старообрядцами не было недостатка в попытках доказать совершенство исправленного текста и его превосходство над старопечатным. Но беспристрастный анализ новоисправленных книг, которыми русская церковь и славянские балканские церкви пользуются до сих пор, сравнительное изучение их с греческими и старопечатными книгами, последние работы русских историков и литургистов в начале XX в. установили новые факты, неизвестные даже корифеям русской исторической науки… и показали дефекты справы».[79]
Некоторые недостатки «справы» были известны, как мы знаем, и самим справщикам XVII и XVIII вв. А в середине XIX в. тот же митрополит Филарет киевский, который столь яростно выступал против перевода библии на русский язык, в письме к обер-прокурору Святейшего синода А. П. Толстому предлагал, «оставив навсегда неприкосновенным основной текст славянского перевода… позаботиться о том, чтобы при новых изданиях Библии вводить некоторые частные исправления в тех местах, которые в самом деле особо невразумительны, заменяя одни слова и даже целые выражения другими яснейшими и точнейшими». Филарет даже сам указал ряд таких мест, требовавших исправления.Однако, в целом руководство русской православной церкви решительно выступало против того, чтобы вносить новые изменения в уже одобренные ею тексты славянской и русской библий и в тексты богослужебных книг вообще. Типичной в этом отношении была позиция, занятая крупнейшим в свое время православным авторитетом, известным уже нам московским митрополитом Филаретом (Дроздовым). Вот как охарактеризовал ее протоиерей А. Невоструев в частном письме своему брату: «Митрополит Филарет, напуганный прицепками бестолковой старины, стал слишком осторожен и даже робок… и начал смотреть сквозь пальцы на нелепости наших богослужебных книг… Он проводит охранительно-консервативную политику, проявляя сдержанно-холодное отношение к делу книжной справы».[80]
А Филарет, по существу, направлял богословскую политику русской православной церкви в течение сорока лет — до конца 60-х годов XIX в.