В момент, когда решалась участь Пушкина, дуэлянт и интриган, светский «Ноздрёв» Фёдор Толстой («Американец») распустил по Петербургу слух, что поэта по приказанию государя тайно вызвали в полицию и высекли. Это был почти смертельный удар по чести и достоинству национального поэта. «Пушкин не знал источника клеветы, – пишет Ю. М. Лотман в биографической книге о Пушкине[23]
, – и был совершенно потрясён, считая себя бесповоротно опозоренным, а жизнь свою – уничтоженной. Не зная, на что решиться, – покончить с собой или убить императора как косвенного виновника сплетни, – он бросился к Чаадаеву. Здесь нашёл он успокоение: Чаадаев доказал ему, что человек, которому предстоит великое поприще, должен презирать клевету и быть выше своих гонителей»:Только усиленные хлопоты влиятельных друзей отговорили государя от намерения сослать поэта в Сибирь или упечь его в Соловецкую тюрьму. 6 мая 1820 года Пушкин выехал из Петербурга на юг с назначением на службу в канцелярию генерал-лейтенанта Ивана Никитича Инзова. Это была фактически первая политическая ссылка эпохи царствования Александра I.
Молодость. Южный период
Пушкин переживал драматический период своей жизни. Мучили не только неотразимые обиды, которые ему пришлось испытать. Наступил естественный возрастной перелом – кризис перехода от юности к молодости, сопровождающийся мучительными поисками самоопределения. Наступил этап увлечения Пушкина поэзией Байрона. Он изучает английский язык, чтобы читать Байрона в подлиннике. И в то же время это увлечение своеобразно. Оно лишено ученичества. Пушкин относится к Байрону как равноправный участник европейского литературного процесса: он не только осваивает поэзию Байрона, но и вступает с нею в творческий диалог.
К увлечению Байроном подталкивали Пушкина и обстоятельства его жизни. Подобно Байрону, он чувствовал себя изгнанником, разочаровавшимся во всех обольщеньях петербургского света. Он стремился только к личной независимости. И жизнь пошла ему навстречу. В лице И. Н. Инзова он встретил прямодушного, умного и доброго человека, ни в чём не стеснявшего его свободу и относившегося к поэту с отеческой нежностью.
Вскоре по приезде Пушкин искупался в Днепре и схватил горячку. А проезжавшее через Екатеринослав знакомое семейство генерала Николая Николаевича Раевского, героя Отечественной войны, командовавшего прославленной батареей в Бородинском сражении, добилось разрешения у Инзова отпустить Пушкина лечиться на Кавказские минеральные воды.
Об этой поездке на Кавказ, а потом в Крым Пушкин писал брату Льву: «Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провёл я посреди семейства почтенного Раевского. Я не видел в нём героя, славу русского войска, я в нём любил человека с ясным умом, с простой, прекрасной душою; снисходительного, попечительного друга, всегда милого, ласкового хозяина. Свидетель Екатерининского века, памятник 12 года; человек без предрассудков, с сильным характером и чувствительный, он невольно привяжет к себе всякого, кто только достоин понимать и ценить его высокие качества». Письмо показывает, что чувства Пушкина-изгнанника далеко не исчерпываются байроническими настроениями с их разочарованностью, доходящей до «мировой скорби», до сомнений в благости Творца. Да и свойственный Байрону культ гордой личности как-то не вяжется с пушкинской любовью к тёплым семейным отношениям. Ясно, что байронизм как литературное веяние, коснувшись, души Пушкина, не захватит её глубин.
Элегия «Погасло дневное светило…»
Ночью 19 августа 1820 года по пути в Гурзуф на военном бриге «Мингрелия» Пушкин написал элегию «Погасло дневное светило…». Главный мотив её – прощание с Петербургом, с отрочеством и юностью – напоминает прощальную песнь Чайльд Гарольда из поэмы Байрона. Однако сразу же бросаются в глаза и отличия. Герой Байрона, опустошённый и разочарованный, покидает берега Англии без всякого сожаления:
Элегия Пушкина, напротив, исполнена тоски и печали. Поэт устремляется к отдалённым берегам полуденной земли, упоённый воспоминаниями о былом: