Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1

И горе, горе племенам,
Где дремлет он неосторожно,
Где иль народу, иль царям
Законом властвовать возможно!

Революционное вероломство Пушкин прямо отождествляет с тиранствующим самовластием. Он проводит параллель между казнью Людовика во время Великой французской революции и гибелью Павла I от рук наёмных убийц во дворце, который виден поэту «грозно спящим средь тумана». Не оправдывая тирании Павла, Пушкин не приветствует и способы избавления от нее:

О стыд! о ужас наших дней!
Как звери, вторглись янычары!..
Падут бесславные удары…
Погиб увенчанный злодей.

Удары бесславны, ибо они противозаконны и вероломны. А история Французской революции показывает поэту, что всякий, поднимающий на самовластие самовластную же руку, не освобождает отечество, а лишь сменяет одну форму тирании другой.

Ода «Вольность» как будто бы подключается к традиции одноимённой радищевской оды. В одном из вариантов пушкинского стихотворения «Я памятник воздвиг…» была строка: «Вослед Радищеву восславил я свободу». Но Пушкин её снял, ибо свобода в пушкинском понимании отличалась от того, как понимал её Радищев в духе европейского либерализма. В «Вольности» у Пушкина есть двойник поэта – «возвышенный галл», за которым скрывается француз Андрей Шенье, поэт с трагической судьбой. Он приветствовал Французскую революцию, но решительно выступил против революционного якобинского террора и был казнён, став жертвой народного самовластия.

Таким образом, концепция свободы и вольности у Пушкина далека от либерализма, вырастающего из веры в народ, в добрую природу человека. Если народ или царь будет властвовать над Законом, меняя его по своему произволу, – горе этой стране и этому народу. Закон у Пушкина – это не конституция, которая утверждается властью народа. Вечным Законом ни народу, ни царям властвовать не должно, а всякое нарушение этого правила губит «святую вольность» и влечёт за собою божественное возмездие и царям, и народам.

В петербургский период Пушкин сдружился с Петром Яковлевичем Чаадаевым. Он познакомился с ним ещё в лицейские годы: гусарский полк, где служил Чаадаев, стоял в Царском Селе, и Пушкин встречал Чаадаева в доме Карамзина. Чаадаев был на пять лет старше и прошёл суровую жизненную школу. Шестнадцатилетним юношей он вступил в гвардейский Семёновский полк, совершил боевой путь от Бородина до Парижа. Вернувшись из заграничного похода, он проникся вынесенными из Западной Европы либеральными взглядами. После Венского конгресса в Европе наступила реакция, целью которой было подавление общественных движений, вызванных идеями французских просветителей. Главный вдохновитель консервативного курса, австрийский канцлер Меттерних, оказал большое влияние на Александра I. Его политика вызвала на Западе резкое недовольство молодёжи. Появился ряд тайных политических организаций, среди которых особенным влиянием пользовались немецкий Тугенбунд и общество карбонариев в Италии. Либеральные идеи этих обществ усвоило русское офицерство в период пребывания за границей.

Чаадаев был членом «Союза Благоденствия». По воспоминаниям современников, «он обзывал Аракчеева злодеем, высшие власти – взяточниками, дворян – подлыми холопами, духовенство – невеждами». Он глубоко сомневался в перспективах назревавших в России общественных перемен.

Пушкинское послание «К Чаадаеву» (1818) проникнуто стремлением юного поэта воодушевить старшего друга, вывести его из состояния душевной депрессии. Отсюда – его звонкий призыв: «Товарищ, верь!» Послание открывается мотивом утраты юношеских надежд на любовь и тихую славу, на лёгкое достижение счастья. «Юные забавы» исчезли, «как сон, как утренний туман». Тема утраченных иллюзий лишена здесь какой-либо однозначности. Вероятно, речь идёт о надеждах, которые питали русские либералы в первые годы царствования Александра I и которые рассеялись под «гнётом власти роковой». Но в то же время лексика вступления лишена свойственной лирике декабристов однозначности, в ней многое идёт от элегической школы Жуковского – от лирики «любви», «надежды», «тихой славы» с её раздумьями о непрочности добра и красоты на этой земле. Есть тут что-то и от любимых Жуковским шиллеровских баллад (сравните шиллеровское: «Всё великое земное разлетается как дым» – и пушкинское: «Исчезли юные забавы, как сон, как утренний туман»). В стихи вторгается и личный мотив: прощание Пушкина с отрочеством, с темами лицейской поэзии. В таком широком поэтическом контексте политическая тема обволакивается лирическим туманом, элегической исповедальностью, смягчается и очеловечивается.