Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1

Уже в Лицее Пушкин отдаёт дань поэзии гражданской. Он пишет стихотворение «Лицинию» (1815). По традиции, идущей от времён Французской революции, картины жизни древнего Рима – декорация для выражения современных гражданских чувств. Герой стихотворения, молодой римский поэт, предлагает другу Лицинию бежать из Рима в деревню, свой дух воспламенить жестоким Ювеналом и бичевать порочные нравы «сих веков». Обращаясь к другу Лицинию, поэт говорит:

Тщеславной юности оставим блеск веселий:
Пускай бесстыдный Клит, слуга вельмож Корнелий
Торгуют подлостью и с дерзостным челом
От знатных к богачам ползут из дома в дом!
Я сердцем римлянин; кипит в груди свобода;
Во мне не дремлет дух великого народа. <…>
Исчезнет Рим; его покроет мрак глубокий;
И путник, устремив на груды камней око,
Воскликнет, в мрачное раздумье углублен:
«Свободой Рим возрос, а рабством погублен».

От стихотворения «Лицинию» тянется прямая нить к вольнолюбивой лирике Пушкина Петербургского периода. В лицейских стихах эта тема редко обнажается: чаще она звучит приглушённо, в духе Батюшкова. В самом воспевании мирных нег вдали от суетного света, в самом культе Вакха и Киприды заложен дух отрицания официальной государственности и придворного окружения.

К концу лицейского периода в лирике Пушкина намечается заметная перемена. Земные радости и утехи перестают вдохновлять его. Появляются нотки грусти и печали. Музу Батюшкова сменяет теперь муза Жуковского. Пушкин углубляется в самого себя. Льётся поток элегических стихов: «Разлука», «Элегия», «Наездники». Поэт жалуется, что ему «в унылой жизни нет отрады тайных наслаждений», что «цвет жизни сохнет от мучений», что его «младость печально улетит», что «он позабыт любовью». Среди элегических стихов позднего лицейского периода особенно выделяется своей гармоничностью элегия «Певец» (1816):

Слыхали ль

вы за рощей глас ночнойПевца любви, певца своей печали?Когда поля в час утренний молчали,Свирели звук унылый и простой     Слыхали ль вы?

Здесь Пушкин уже синтезирует мотивы поэзии Жуковского с элегическими достижениями музы Батюшкова. Тематически стихи очень грустны. Внимая им, «утешится безмолвная печаль, и резвая задумается радость». Это определение, обращённое Пушкиным к Жуковскому, подходит к настроению его собственного стихотворения. И в то же время Пушкин использует звукопись Батюшкова: вся элегия пронизана ласкающим звуком «л». «Итальянская» стихия языка Батюшкова юному Пушкину уже по плечу. Он свободно владеет ею и в элегии «Желание» (1816), тематически опять-таки примыкающей к Жуковскому:

Медли

тельно влекутся дни мои,И каждый миг в унылом сердце множитВсе горести несчастливой любвиИ все мечты безумия тревожит.

«Унылое сердце», «горести любви», «мечты безумия», «душа, пленённая тоской», «горькое наслаждение», – всё это формулы элегической поэзии Жуковского. Но изнутри они пронизаны светом ласковой надежды. Эту надежду придаёт им звуковое оформление элегического стиха, всё построенное, как у Батюшкова, на льющемся и вьющемся сочетании сонорных «л» и «м» с гласными звуками.

«Прохождение школы Батюшкова – Жуковского, двух поэтов, у которых культура русского стиха достигла наивысшего для того времени совершенства, имело чрезвычайно важное значение и для развития художественного мастерства Пушкина, – утверждал Д. Д. Благой. – На двойной основе – стиха Батюшкова с его пластичностью, скульптурностью, “зримостью глазу” и стиха Жуковского с его музыкальностью, богатством мелодических оттенков, способных передавать тончайшие движения души и сердца, – синтетически вырабатывается тот качественно новый, небывалый по своей художественности “пушкинский” стих, первые образцы которого мы встречаем уже в некоторых лицейских произведениях поэта и который с таким несравненным блеском даст себя знать в его послелицейском творчестве»[21].

В лицейской лирике нередко встречаются непристойности, вольномыслие на грани богохульства. Профессор И. М. Андреев так объяснял их: «Несомненно, что в душе Пушкина, наряду с гнездившимися пороками, в глубине глубин его духа притаились и высокие добродетели, и светлые мысли, и чистые чувства, посеянные и тайно выпестованные добрыми влияниями бабушки и няни. Но если своими пороками и недостатками поэт вслух громко и задорно бравировал, то прекрасные ростки своих добродетелей он старался скрыть, бережно и тайно храня их от всех, как святая святых своей души.