Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1

Так определилась группа лицеистов, в которой Пушкин вскоре занял первое место. Уже в 1814 году в журнале «Вестник Европы» было напечатано стихотворение Пушкина «К другу стихотворцу». Но триумф ждал его на пороге второго трёхлетия его обучения в Лицее. Ко дню публичного экзамена по русской словесности он получил задание написать оду «Воспоминания в Царском Селе». На экзаменах присутствовал патриарх русской литературы Гавриил Романович Державин.

Пушкин вспоминал: «Наконец вызвали меня. Я прочёл мои “Воспоминания в Царском Селе”, стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояния души моей: когда дошёл я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом… Не помню, как я кончил своё чтение, не помню, куда убежал. Державин был в восхищении; он меня требовал, хотел меня обнять… Меня искали, но не нашли…»

С лёгкостью подхватывает Пушкин тяжеловесный одический стиль XVIII века, придавая ему оттенок поэтической игры, литературной импровизации. О славе героев исторического прошлого он говорит свойственным той эпохе литературным языком:

     О, громкий век военных споров,
     Свидетель славы россиян!
Ты видел, как Орлов, Румянцев и Суворов,
     Потомки грозные славян,
Перуном Зевсовым победу похищали;
Их смелым подвигам страшась, дивился мир;
Державин и Петров героям песнь бряцали
     Струнами громкозвучных лир.

И вдруг интонация решительно сменяется, когда речь заходит о событиях современности, о захвате Москвы полчищами Наполеона:

     Края Москвы, края родные,
     Где на заре цветущих лет
Часы беспечности я тратил золотые,
     Не зная горести и бед,
И вы их видели, врагов моей отчизны!
И вас багрила кровь и пламень пожирал!
И в жертву не принес я мщенья вам и жизни;
     Вотще лишь гневом дух пылал!..

Невольно вспоминается Жуковский с его «Певцом во стане русских воинов», впервые соединивший архаический стиль классической оды с элегическими интонациями. Но, в отличие от Жуковского, голос отрока Пушкина так проникновенен, так беззащитно звонок, что становится страшно: вдруг он не выдержит и сорвётся? Однако поэтический дар хранит его, давая крепость, опору и силу возвратом одической традиции:

     Утешься, мать градов России,
     Воззри на гибель пришлеца.
Отяготела днесь на их надменны выи
     Десница мстящая Творца.
Взгляни: они бегут, озреться не дерзают,
Их кровь не престаёт в снегах реками течь;
Бегут – и в тьме ночной их глад и смерть сретают,
     А с тыла гонит русский меч.

В тот же день у министра просвещения, графа А. К. Разумовского, состоялся званый обед, где присутствовали Державин и родители лицеистов. «Я бы желал, однако, образовать сына Вашего в прозе», – сказал министр, обращаясь к Сергею Львовичу Пушкину. «Оставьте его поэтом!» – возразил Державин, угадавший в смуглом, кудрявом отроке с голубыми глазами будущую поэтическую славу России.

Патриарх русской поэзии ошибся только в одном: в лице Пушкина рождался не «второй Державин», а создатель новой русской литературы и зрелого литературного языка. С этим связан широчайший диапазон влияний в стихах раннего Пушкина. «Пушкин-отрок, – замечает Н. Н. Скатов, – “побывал” Жуковским и Батюшковым, Фонвизиным и Державиным, Радищевым и Карамзиным. Каждый из них, наверное, мог бы увидеть в нём своего восприемника. Его благословил Державин и назвал учеником Жуковский. Но Пушкин не стал ни старым Державиным, ни новым Жуковским. Литературное детство Пушкина было лишь подведением итогов всего предшествующего “взрослого” развития, многообразной, но всё-таки ещё школой. <…> Пушкин во многом ещё ученик, но ученик очень многих учителей и, как правило, вполне на их уровне».