Русская Литература XIX века. Курс лекций для бакалавриата теологии. Том 1

Его интересы лицейских лет отражены в стихотворении «Городок» (1814), написанном в манере «Моих пенатов» Батюшкова. Пушкин перечисляет здесь любимых писателей: Вольтер, Вергилий, Тасс, Лафонтен, Гораций, Державин, Парни, Мольер, Руссо, Батюшков, Крылов… Каждому поэт даёт меткую характеристику. Одно перечисление имён свидетельствует о разносторонности его литературных ориентиров, об уникальности синхронного освоения поэтом Державина и Фонвизина, Карамзина и Батюшкова, о жанровом многообразии пушкинских опытов: лёгкое стихотворение («Рассудок и любовь»), литературная пародия («Тень Фонвизина»), политическая инвектива[18] («Лицинию»), мещанский романс («Под вечер осенью ненастной») и т. д.

Пушкин необычайно чуток к языку. Он играючи обходится с разными литературными стилями, используя опыт французской лёгкой поэзии (Вольтера и особенно Парни). Для людей, воспитанных на образцах «тяжёлой» поэзии XVIII века, эта «лёгкость» кажется небрежностью, ленью, отсутствием напряжённого труда. Но она умышленно создается Пушкиным и является результатом мучительной работы над стихом. Здесь, по словам Н. Н. Скатова, «лёгкость не только декларировалась, не просто заявлялась: она – была. Она была столь естественна и натуральна, что заставляла видеть в поэте вечно праздного повесу, без тяги к труду, без должной усидчивости и, прежде всего, просто без чувства ответственности за собственный талант, ленивца, случайно наделённого поэтическим даром, но по пустякам его расходующего. Но то, что казалось у Пушкина в поэзии лёгкостью и действительно такой лёгкостью было, становилось ею уже в Лицее в результате упорнейшего труда. Лицеисты видели, как “поэт наш, удаляясь редко в уединённые залы Лицея или в тенистые аллеи сада, грозно насупя брови и надув губы, с искусанным от досады пером во рту, как бы усиленно боролся иногда с прихотливою кокеткою музою, а между тем мы все слышали и видели потом, как всегда лёгкий стих его вылетал подобно пуху из уст Эола”»[19].

Этой лёгкости Пушкин учится у Батюшкова, у Дениса Давыдова. Не случайно в ранних лицейских стихах эпикуреизм является одной из ведущих тем его творчества. В «Пирующих студентах» не трудно угадать гусарские интонации Дениса Давыдова. Только гусарская вольность ходившего тогда по рукам, ещё не опубликованного «Гусарского пира» здесь подменяется вольностью студенческой:

Дай руку, Дельвиг! что ты спишь?
     Проснись, ленивец сонный!
Ты не под кафедрой сидишь,
     Латынью усыплённый.
Взгляни: здесь круг твоих друзей;
     Бутыль вином налита,
За здравье нашей музы пей,
     Парнасский волокита.

Чаще всего в ранних лицейских стихах ощутимо подражание Батюшкову. Стихи «Российского Парни», певца любви, неги и радости, привлекают Пушкина античной грацией, строгостью литературных форм и особой романтической мечтательностью, никак не связанной с мистицизмом, подчёркнуто жизненной и «земной». При этом Пушкин превосходит своего учителя в лёгкости стиха, в искренности эпикурейской интонации, в предметной точности деталей. Это превосходство явно ощущается в послании Пушкина «К Батюшкову»(1814):

Не слышен наш Парни российский!..
Пой, юноша, – певец тиисский[20]
В тебя влиял свой нежный дух.
С тобою твой прелестный друг,
Лилета, красных дней отрада:
Певцу любви любовь награда.
Настрой же лиру, по струнам
Летай игривыми перстами,
Как вешний зефир по цветам,
И сладострастными стихами,
И тихим шепотом любви
Лилету в свой шалаш зови.
И звёзд ночных при бледном свете,
Плывущих в дальней вышине,
В уединенном кабинете,
Волшебной внемля тишине,
Слезами счастья грудь прекрасной,
Счастливец милый, орошай;
Но, упоён любовью страстной,
И нежных муз не забывай;
Любви нет боле счастья в мире:
Люби – и пой её на лире.

Используя формулы поэзии гармонической точности («красных дней отрада», «слёзы счастья», «упоение любви»), Пушкин как бы раскрывает скобки за ними, придаёт им живое, предметное содержание, рисуя реальную картину тихого шёпота любви в уединенном кабинете, в ночной тишине, при бледном свете далёких звезд. Недаром Батюшков стал опасаться, что его стихотворения, которым подражал юный Пушкин, в конце концов будут восприниматься как подражания Пушкину.