Читаем Русская поэзия XIX века, том 1 полностью

Русская поэзия XIX века, том 1

В ужасных тех стенах, где Иоанн^{398},В младенчестве лишенный багряницы,Во мраке заточенья был закланБулатом ослепленного убийцы —Во тьме, на узничном одре, лежалПевец, поклонник пламенный свободы^{399}.Отторжен, отлучен от всей природы,Он в вольных думах счастия искал.Но не придут обратно дни былые:Прошла пора надежд и снов,И вы, мечты, вы, призраки златые —Не позлатить железных вам оков!Тогда (то не был сон) во мрак темницыНебесное видение сошло —Раздался звук торжественной цевницы —Испуганный певец подъял чело;На облаках несомый,Явился образ, узнику знакомый.«Несу товарищу приветИз той страны, где нет тиранов,Где вечен мир, где вечный свет,Где нет ни бури, ни туманов.Блажен и славен мой удел.Свободу русскому народуМогучим гласом я воспел,Воспел и умер за свободу!Счастливец, я запечатлелЛюбовь к земле родимой кровью —И ты, я знаю, пламенелК отчизне чистою любовью.Грядущее твоим очамРазоблачу я в утешенье —Поверь, не жертвовал ты снам:Надеждам будет исполненье!»Он рек — и бестелесною рукойРаздвинул стены, растворил затворы —Воздвиг певец восторженные взоры —И видит: на Руси святойСвобода, счастье и покой.

₁₈₂₇

<Из поэмы «Давид»>

^{400}

Суров и горек черствый хлеб изгнанья;Наводит скорбь чужой страны река,Душа рыдает от ее журчанья,И брег уныл, и влага не сладка:В изгнаннике безмолвном и печальномТуземцу непостижная тоска;Он там оставил сердце в крае дальном,Там для него все живо, все цветет;А здесь… не все ли в крове погребальном,Не все ли вянет здесь, не все ли мрет?Суров и горек черствый хлеб изгнанья;Изгнанник иго тяжкое несет.

<1829>

Клен

Скажи, кудрявый сын лесов священных,Исполненный могучей красоты,Средь камней, соков жизненных лишенных,Какой судьбою вырос ты?Ты развился перед моей тюрьмою —Сколь многое напоминаешь мне!Здесь не с кем мне — поговорю с тобоюО милой сердцу стороне;О времени, когда, подобно птице,Жилице вольной средь твоих ветвей,Я песнь свободную певал денницеИ блеску западных лучей;Тогда с брегов смиренной Авиноры^{401},В лесах моей Эстонии родной,Впервые жадно вдаль простер я взоры,Мятежной мучимый тоской.Твои всходящие до неба братьяВидали, как завешанную тьмойСтрану я звал, манил в свои объятья, —И покачали головой!А ныне ты свидетель совершеньяТого, что прорицалось ими мне.Не ты ль последний в мраке заточеньяМой друг в угрюмой сей стране?

₁₈₃₂