Летят табун еще голубей. Она опять теми же словами говорит: "Рысь молода, рысь хороша, накорми своего дитя!" Ей и опять табун отвечает: "Рысь молода, рысь хороша не в нашем табуне!"
Выходит она третьему табуну наперед: "Рысь молода, рысь хороша, накорми своего дитя!"
Барин заметил это дело. Как она сходит с дитем, так дите молчит. Как наране заря, кричит его малое дитя. Потом заметил он, что такое дело. Увидел, опустилась Нина к своему дитя, взяла его, а крылышки положила отдаля. Он подкрался, положил эти крылышки и их попалил.
Когда он их палил, она говорит: "Что, сестра, палью воняет?" Она отвечала ей: "Барин свиней палит!"
Он ударил по крылу топором и сделались крылья веретеном. Веретено это переломил, впереди себя Нину постановил. А эту Двухглазку к хвосту лошади привязали да по полю растерзали. А теперь они в хорошем виде со своей женой живут. Хоть немного пострадала, но зато теперь другой свет увидала.
Я у ней была, мед пила, по губам текло, да в рот не попало.
Вот и басне конец.
Золотой перстенек
Вот было у старухи Акулины три девицы. Одной было двадцать три года, другой было двадцать первый, третьей — девятнадцать. И нечаянно они у матери, у Акулинушки у этой, оглядели золотой перстень. И вот они просят его: та просит — мне, другая — мне. А ей бы хотелось, матери, отдать самой споследней дочери. Она так обдумала, что будут эти две обижаться, и сказала: "Подите вы в лес. Кто больше ягодки мне нарвет из вас из трех, той перстень отдам".
Вот они ходили-ходили по лесу. Эти две ходят вместе, а эта — одна, меньшая. И вот они сошлися. "Давай, сестрицы, поглядим, у кого больше ягодки".
Поглядели — у меньшей больше всех. Они отошли за куст и говорят: "Давай ее убьем, а ягоду поделим. А перстень будем носить вместе — когда ты неделю поносишь, а когда и я".
Они ее убили и вырыли могилку на тростнике (просто вот на таком месте на слабом), и ее закопали.
Приходят они домой, спрашивает мать: "Где же Маша?" Они сказали: "Она вперед нас ушла".
Ну, мать загоревала. Она не подумала, что они ее убили-то. Думает, аль заблудилась она, аль звери ее съели. И горюет, и горюет. Ну, дело до весны идет — Маши все нет.
Идет старый старичок и сел на бугорочку отдохнуть. Глядит — прекрасная былиночка выросла на этом бугорочке. Он вынул ножичек, разохотился, сделал дудочку и в нее подул. Она человеческим голосом заиграла:
Вот он пришел в деревню. Их двор крайний был: "Пустите, — говорит, — меня ночевать".
Они пустили его ночевать. "А у меня, — говорит, — есть интересная дудочка". — "А ну-ка, дедушка, сыграй", — сама мать говорит. Да, вот он заиграл в дудочку, она опять также:
Отец говорит: "Дай-ка, я сыграю". Он ему подал. Подал ему, он подул в дудочку, она заиграла:
Эти девки догадались. И мать слышит, что это такое дудочка играет. "Дай-ка, — говорит, — я поиграю". А дудочка:
Теперь мать говорит на дочь на бо́льшую: "Возьми-ка дудочку, поиграй-ка ты". Та взяла ее подула. А дудочка:
Ну, отец говорит: "А где ты ее срезал? Ты заметил, где срезал?" Старик говорит: "Заметил". — "Ну, пойдем туда".
Взяли лопату, откопали ее, она лежит, как все равно живая, задуше, на гашником. В крови вся, как была. Мать, как глянула, обмерла. А отец набрал смелости, двух коней настегал, да к хвосту их привязал, обеих дочерей, и наладил по срубленным по пенькам их. До тех пор лошади мчалися, пока их кости разметали: где рука, где нога оторвалася, в поле осталася. А эту взяли оттуда, гроб сделали и в могилку постановили, закопали, как следует погребенье отслужили.
Вся.
Данила
Умирала мать, оставались у нее сын и дочь. Она сыну кольцо дала и приказала: "Вырастешь, сыночек, выбирай ты в невесты кому кольцо годится".