Русский Монпарнас. Парижская проза 1920–1930-х годов в контексте транснационального модернизма

В эссе «День, ночь» Жерар Женетт говорит о бинарном противопоставлении ночи и дня как об оппозиции маркированного и немаркированного. Ночь, маркированный член оппозиции, обозначает «случайность, отклонение, перемену», а следовательно, сильнее, чем день, задействует поэтическое воображение. По мнению Женетта, те, кто отдает предпочтение ночи, делают «греховный выбор, переходят на сторону запретного, недозволенного»[284]. Более того, ночь, в отличие от дня, несет в себе не только временны́е, но и пространственные коннотации. О восприятии ночи как пространства свидетельствуют такие выражения, как marcher dans la nuit (идти в ночи), тогда как парное ему «идти во дне» звучит неестественно. Рассуждая о грамматическом роде ночи и дня во французком языке (женский и мужской род соответственно)[285], Женетт указывает на дополнительные мистические смыслы, связанные с «феминизацией» ночи:

Не нужно быть искушенным психоаналитиком, чтобы увидеть в ночи материнское чрево, где все начинается, чтобы понять, что любовь к ночи есть возвращение к матери, нисхождение к Матерям, неразрывная связь стремления к жизни и тяги к смерти […] если день, царящий надо всем в своем ярком свете, это жизнь, то женственная ночь, в глубинах своей пропасти, это одновременно и жизнь, и смерть[286].

Эти коннотации ночи активно использовали сюрреалисты – их любимым времяпрепровождением были ночные прогулки (promenades nocturnes), когда город сполна обнаруживает свою мистическую сущность, завлекая фланера обещанием случайной встречи, внезапного озарения или мистического опыта. В «Последних ночах Парижа» Супо днем город выглядит тривиальным, тогда как ночь набрасывает на него покров тайны. Город и ночь сопрягаются в поэтическом описании, «ночной Париж» предстает единым хронотопом, «душа» которого воплощена в таинственной Жоржетте, блуждающей по городским улицам:

Жоржетта продолжила свой путь сквозь Париж и ночь, слитые воедино […] Ее странная власть с особой силой проявлялась в этот час: умение преобразить ночь. Благодаря ей, одной из сотен тысяч, парижская ночь превращалась в неведомое царство, огромную прекрасную страну, полную цветов, птиц, взглядов и звезд, надежд, устремленных в пространство[287].