Русское искусство

Много таких книг сохранилось в библиотеке Синодальной типографии в Москве[564]. Большинство их, как видно из надписей на экземплярах, принадлежало Симеону Полоцкому, Сильвестру Медведеву и другим видным духовным и светским деятелям, некоторые же принадлежали царским иконописцам и живописцам[565]. Уже в первой половине XVII века у московских иконописцев были несомненно самые разнообразные западные издания Библии, и ими усердно пользовались. Все они выпускались в одном типе: печатался целиком священный текст, и изредка на странице помещалась небольшая деревянная гравюра, иллюстрирующая данное место; во всем остальном эти издания отличались одно от другого только размерами, качеством гравюр и изяществом шрифтов. В 1650 году в Амстердаме появилась Библия совершенно иного характера, – скорее альбом иллюстраций к книгам Ветхого и Нового Заветов, чем сама Библия. Весьма посредственный, но предприимчивый голландский гравер Ян Фишер (Jan Visscher) задумал собрать в одном громадном томе большую серию листов, награвированных им с картин и рисунков различных художников и перегравированных с других гравюр. Фишер, или, как он перевел свое имя по-латыни, «Пискатор», выпустил альбом большого формата, состоящий из пяти отделов и содержащий 277 гравюр. Он открывается серией ветхозаветных сюжетов, вслед за которой идет Евангелие, за ним Деяния апостолов, затем 12 гравюр, иллюстрирующих молитву Господню, и, наконец, серия листов на апокалиптические темы[566]. «Фигурная Библия» Пискатора, как назывался этот альбом в Голландии[567], или «лицевая Библия», как его называли в Москве, сразу отодвинула на второй план все другие иллюстрированные издания Священного Писания. Успех книги был так велик, что в 1674 году вышло второе ее издание, целиком повторяющее первое. Отныне эта лицевая Библия становится настольной книгой русских иконописцев, и мы видим, как понемногу композиции, гравированные Пискатором, появляются на иконах и стенах храмов[568].

Пискатор снабдил свои гравюры краткими латинскими подписями – виршами, объясняющими текст и переведенными вскоре на русский. Русские вирши вышли значительно длиннее и выспреннее, но, видимо, пришлись тогдашним москвичам по вкусу, ибо иконописцы любили помещать их на иконах и особенно на фресках. Переводились эти стихи не раз, но наибольшей известностью пользовались переводы-вирши Симеона Полоцкого, относящиеся к 1676 году, и Мардария Хоникова, монаха Чудова монастыря, а позже книгохранителя Московского печатного двора, написанные в 1679 году[569].

Какую роль играла лицевая Библия в жизни русского иконописца, видно из некоторых документов Оружейной палаты. Так, в 1687 году у известного царского мастера Салтанова «сбежал неведомо куда» бывший у него «по записи» ученик, захватив с собою краски и несколько других предметов, между которыми самым ценным была «Библия в лицах с иными прибавочными листами, цена десять рублев с полтиною», т. е. на современные деньги – около 150 рублей[570]. В 1677 году у не менее известного царского мастера Безмина подобная же Библия приобретается для самого царя Феодора Алексеевича, который был не только большим любителем живописи, но и сам обучался рисованию и иконописи. Это был, по-видимому, один из списков амстердамского первого издания – «Библия письменная в лицах, которая писана на латинском языке и переплетена в белую кожу»[571].

Если русский иконописец, при всем бережном отношении к преданиям и благоговейном почитании древних икон, никогда не ограничивался рабским копированием старых образцов, то, конечно, еще менее мог он слепо повторять Пискатора. Вся история древнерусской живописи ясно показывает, что искусство не стояло на одном месте и, невзирая на весь свой консерватизм, развивалось постоянно, уйдя далеко от Византии. Пискатор также был не просто повторен, а весьма своеобразно переработан. Даже тогда, когда русский мастер брал целиком композицию из Пискатора, у него выходило произведение насквозь русское, и нередко только при очень внимательном и детальном сравнении голландского «перевода» с русской фреской можно найти следы заимствования. Такое сравнение гравюр Пискатора с различными вариациями одной и той же темы, встречающимися на стенах нескольких церквей, дает иногда возможность установить более или менее вероятные даты в тех случаях, когда летопись их нам не оставила.