Русское окно

Через три дня поезда надземной железной дороги гремели на уровне окон квартиры Руди. Он лежал на кровати и курил. Жизнь не ботанический сад, а поле боя. Реплика из забытого спектакля. Он висит в воздухе как эстакада, разрезающая вид на здания противоположной стороны улицы. Из окон тех домов видна Эльба, причалы и корабли. С какой скоростью он нашел квартиру! В агентстве ему предложили несколько гарсоньер неподалеку от порта. Весь день он обходил свои вероятные адреса. Видимая часть предложения – пространство квадратов в сорок с мебелью, цветами на балконах, занавесками, лифтом, лестницей. Тем не менее существует и невидимая часть, дорога, которой он подходит к своему укрытию, люди, которых он ежедневно встречает, вид из окна, воздействующий на настроение, близость ночного бара или гостиницы с номерами на час. С квартирой приобретается вся топография и, собственно, определяется судьба. Сведений об эстакаде в агентстве не было именно из-за круглосуточного шума поездов. Когда он встал у окна огромной комнаты, разгороженной тонкой перегородкой на спальное и рабочее помещение, то понял, почему цена оказалась такой низкой. Каждые несколько минут раздавался грохот вагонов, и вся квартира погружалась в полумрак. После обеда он покинул гостиницу на улице Серебряного мешка. В тот же вечер вышел из квартиры, чтобы как зверь обнюхать окрестности, прежде чем направиться на Репербан для встречи с Мелике. Вернер сегодня был занят. Руди предложил ей посмотреть новый фильм Полански.

Ты опоздал, сказала Мелике. Этот фильм он снял три года назад.

Я знаю, сказал Руди, не успел посмотреть его в Будапеште.

Ты ничего не потерял.

Не нравится тебе Полански?

Не знаю. Недавно в мюнхенской кинотеке я посмотрела фильм «Ребенок Розмари». Знаешь, мне понадобилось много времени, чтобы понять, что именно меня раздражает в современных чувствительных фильмах. Теперь я знаю. Это действующие лица. Все они мертвы. А живые фигуры, носители энергии жизни, доставляющей истинную радость, по определению отрицательные личности. Это у Тарантино, это у Полански. «Ребенок Розмари» бессмысленный фильм, «Бал вампиров» – водевиль, к тому же еще и мрачный. Я не понимаю, почему такие люди становятся модными. Мне нравится кино с добрыми, живыми людьми, которые дрожат, но ничего не разрушают. Поэтому люблю Альмодовара. У него все горят, как в греческой трагедии, и могут быть добрыми, плохими, глупыми, умными, пропащими, успешными, такими, как все обычные люди, но все они живые, и всем им чего-то надо. И они не скрывают, чего именно им надо, они это показывают, даже если у них ничего не получилось, они этого не стыдятся.

Хорошо, я посмотрю этот фильм без тебя, сказал Руди.

Я никак не могу понять, как бездельникам удается вырваться на первый план благодаря отличной комбинации болезни с отсутствием совести. Если бы Полански оставался веселым, ничего бы не получилось, но поскольку он больной и поверхностный, то легко удовлетворяет большую часть представителей интеллектуальных кругов. То же и в литературе. Знаешь, я не могу найти себя в этой новой литературе, в ней нет людей вроде меня, нет моих дилемм и моего мира, в ней все протекает мимо. В кино я еще есть, даже в посредственном. Если не я, то какие-то периферийные моменты, которых я касаюсь, но и которые касаются меня, в том смысле, что я хочу с ними познакомиться. А также познания основ искусства, по крайней мере литературы, театра и кино, и я хочу узнать что-то новое, какую-то новую часть мира, познакомиться с чем-то, чего я не знаю. Но чтобы понять, надо видеть действительность, не в смысле реализма, а в плане функционирования человеческого существа, всех его механизмов. Современная литература занимается или простым описанием, что меня никогда не интересовало, или какими-то вымышленными, несуществующими героями, и это не имеет ничего общего с действительностью, что весьма сомнительно, даже если и интересно. Меня не интересуют выдуманные личности, когда все еще полным-полно неизведанного в характерах людей. Поэтому я люблю Мэн Л о. Ты смотрел его фильмы?

Нет, стыдливо признался Руди.

Ты должен посмотреть их. Это чистая социальность, а я испытываю отвращение к социальности, при этом такие люди глупы и не осознают себя. Этого я тоже терпеть не могу. Однако я люблю его мир. Они все отстраненные, неприятные, тупые, несчастные толстые дети, безвыходность, а ты чувствуешь возвышенность человеческой души, неиспользованные возможности, которые погасли не настолько, чтобы не воссиять в любой момент. Это пригашенные костры в людях. Он сделал вивисекцию человеческого аутизма, и ты отчетливо видишь, как все функционирует. Под всеми слоями ты чувствуешь, как пульсирует старая добрая, все еще такая же человеческая душа. Для такого нужна чувствительность, ты должен почувствовать другого, и нужна память, чтобы все расставить надлежащим образом.

Когда ты едешь в Таллин?