Русское окно

С первыми шагами на сцене Руди почувствовал, как исчезает напряжение, как будто он не на приемном экзамене, а на террасе во дворе дома на улице Королевича Марко, там, где уже несколько дней, ловя на себе любопытные взгляды соседей, заучивал монологи. Потому что он заранее вписал в сценарий поступления хихиканье и зевание, хлопанье дверей, кашель, отсутствующие взгляды членов комиссии. Параллельно он вел диалог с носатым человеком, который сидел в центре и которого он мысленно называл профессором. Между ними разыгрывалось представление в представлении, и ничего не ускользнуло от внимания Руди. Ни налет отвращения во взгляде профессора, когда Руди произносил монолог Чехова, то самое место о побеге: «…и остановиться где-нибудь далеко-далеко в поле и стоять деревом, столбом, огородным пугалом, под широким небом, и глядеть всю ночь, как над тобой стоит тихий, ясный месяц, и забыть, забыть… О, как бы я хотел ничего не помнить!..» К чему эта равнодушная улыбка, и рука, на минуту застывшая в воздухе, перед тем как профессор задумался, прежде чем указательным пальцем прижать кончик своего огромного носа? И тем самым поставить точку в судьбе Руди.

Придя в назначенный день в Академию, он не обнаружил себя в списке принятых. Поздравил рыжеволосую девушку, которая оказалась в коридоре перед доской объявлений. Обменялись телефонами. Несколько позже, удаляясь неспешными шагами, он воспринял свое продвижение по ледяной пустыне как кадр из фильма, который только что начали снимать. Он не побежал к автобусной остановке, где только что остановился автобус, направляющийся в центр города. Некоторое время он не различал ни до или после, ни раньше или позже, ни быстро или медленно, существовало только безвоздушное пространство, в котором только сейчас стали обрисовываться контуры. В этот момент единственную реальность представляли автомобили на широких полосах шоссе.

И все было в том фильме: кабина суфлера, из которой доносится властный голос – в нескольких фразах пересказывается пролог, далее сценография интерьера, который изменится незначительно, несмотря на то что герой то и дело переходит из одного гостиничного номера в другой в ходе представления, а занавес опускается на короткое время, чтобы только обозначить акты, и он, как амфибия, погруженный в такие разные роли, в которых продолжает жить параллельной жизнью, независимо от того, провинциальный ли он врач или заключенный в темнице накануне казни, ревнивый муж или любовник при дворе. Все это могло быть, в этом-то и прелесть актерского ремесла. А он, Руди, прирожденный артист.

Узнавая на улице кого-нибудь из звезд провинциального городского театра, он чувствовал, что этот человек с сумкой в руке и в кепке на голове всего лишь частично является самим собой, и что дух его существует одновременно во всех обличьях, в которых он побывал, и что в этот момент он сидит на дачной веранде в неизвестно какой губернии, чистит яблоко, констатируя, что в этом году осень наступила раньше, что мухи ночью исчезли, или же спорит по поводу наследства, обнимает любовницу, но, что бы он ни делал, ничего не будет пустым и скучным. Пустые окрестности здания Академии напомнили Руди сцену в городке, где он родился и где прожил двенадцать лет – что соответствует первому акту или даже прологу, – где размеры относительны, а краски, звуки и запахи настолько интенсивны, что образуют стойкую субстанцию; где представление разыгрывается в отсутствие публики, перед пустым залом, на границе многообещающего мрака, в который позже впишется возбуждение тех, чье появление будет результатом распределения ролей помимо воли протагониста, потому что и ему в какой-то божественной раздаче отдана эпизодическая роль, эффектно исполненный мотив, скажем, образ проигравшего в глазах рыжеволосой девушки, чей номер телефона записан на листочке бумаги, вырванном из блокнота, и в течение некоторого времени это будет его единственная связь с Академией. И как начнет худеть этот блокнот, когда в октябре начнутся занятия, а записки, начертанные нервным почерком, начнут исчезать в чужих карманах и между страницами книг. И однажды он отчетливо понял, что в обличьях всех этих обладателей записок проявится отчетливая стратегия, в зависимости от обстоятельств, в которых эти записки возникают, и он понимает, что существующие преимущества снижают возможности эволюции. Так и поражение на вступительных экзаменах выглядело здесь, на пустом голом пространстве, неизбежным отрезком орбиты, которую он не может не пройти. Он приготовится к следующему году, не откажется. Вокруг него шумят улицы и бульвары, на каждом шагу он сталкивается с многообещающими взглядами, словно город целиком принадлежит ему. Он оставил за спиной провинциальное местечко, чеховскую сцену, по которой слоняются несостоявшиеся люди. А завтра он обязательно позвонит Рыжеволосой.

Она и Он