Русское окно

Предложенная версия жизни дяди Славиши не устраивала Руди. Он знал, что такое игра, и знал, какие темные пятна своей жизни скрывает этот печальный человек. Руди невозможно было обмануть, поскольку он сам прибегал к подобной технике, выстраивая мнение о себе намного тоньше, чем это делал дядя Славиша. Он не останавливался на аллюзиях, которые позволили бы сравнить его с моделью, которую хотел видеть собеседник, и после оказанного воздействия немедленно отступал. Тогда, измыслив несогласие с мнением, заставляющим думать о нем как об эмоционально неустойчивой личности и прирожденном бабнике – а это он сам все время подтверждал намеками, – еще больше подкреплял желательную версию о себе самом у других людей. К тому же, в отличие от от дяди Славиши, который был вовсе не тем, за кого его принимали люди, все усилия Руди были направлены на открытие как можно более точного оригинала в себе самом. По какой-то ошибке космического масштаба Руди оказался там, где ему не было места, где все его усилия были направлены на то, чтобы уничтожить гравитацию ошибки, которая привела его в печальный мир холостяков. Руди считал, что позорнее всего быть одиноким. И потому в те годы всю его обыденную жизнь заполняло непрерывное измышление различных стратегий, в результате которых окружение уверилось бы в том, что рядом с ним существует еще кто-то.

Семь летних дней в гостях у дяди Славиши в Нови-Саде накануне отъезда на учебу позволили Руди увидеть затхлую жизнь бобыля, выдающего себя за весельчака и бонвивана. Каждый вечер они проводили в ресторанах и барах, дядя знакомил его со своими подружками, подмигивал и делал тонкие намеки. Руди едва удавалось скрыть отвращение, которое переходило в жалость. С отъездом из Нови-Сада исчезла тоска, накопившаяся за время пребывания там. Позже он избегал навещать дядю Славишу, потому что, проводя время с ним, Руди казалось, что он в гостях у собственной жизни, такой, какой она могла бы стать, если бы какой-то попутный ветер не увлек его в направлении острова сокровищ.

Он жил на чеховской сцене, постоянно откладывая путешествие в поезде, стоящем у семафора, пока не уехал на учебу в Белград. Неудача в Академии не сломила Руди, напротив, уже самим фактом переезда в большой город он лишился ауры пропащих людей из собственного окружения. Это были все те же жизни, которые безымянно текут по окраинам мира в похожих декорациях, и не важно, проходит ли их время в сонных имениях посреди бескрайних русских степей или на пустых улицах равнинных городов. Где бы такие жизни не проходили, их протагонисты произносили все те же слова, шагая в клетках квартир, где траектория бегства обрывается у окна. Они никуда не уходят, они – статисты, в представлении других людей похожие на мебель, родившиеся на параллельном пути, в постоянном ожидании свистка и зеленого сигнала семафора. Нет той стрелки, которая направила бы их туда, где все дышит полными легкими. Их время течет мимо мира.

Мама