Русское окно

После таких перепалок обоих охватывала страсть. Руди умел спровоцировать Ирену на спонтанный рассказ, и тогда, обогатившись сведениями о ее прошлом, предпринимал экспедиции, как некогда в сад деда. В каждом из белградских кварталов был свой запах, своя краска, свой звук, причем в двух вариантах: до Ирены и сейчас, с Иреной.

Он любил и Карабурму, и блоки Нового Белграда, пустоту и серость безликих новостроек, потому что такой была его жизнь до Ирены. Сейчас, когда впервые в жизни у него был человек, которого он любил и который любит его, и у высоток появились души. Но все это время где-то внутри у Руди хранился образец прежнего существования, оберегаемый как ценный экспонат в мемориальном музее. Время «Империала» прошло навсегда, время неуверенного передвижения в мире. Ежедневное присутствие Ирены он ощущал как прочную связь, как тихий стрекот машинки «Зингер» в швейной мастерской собственного театра.

Руди, блуждая по Белграду, постоянно пребывал в двух временах, так как, вспоминая банальные детали одиноких лет в этом городе, он одновременно населял прошлое Ирены. В этой версии одного и того же времени жизнь развивалась роскошными эпизодами, без одиноких прогулок, когда он останавливался под мостом, поднимал взгляд к стальной конструкции, слушал гул автомобилей, а потом садился в трамвай и кружил на «двойке» по границам центра города, точно так, как кружила его жизнь, постоянно на грани возможного возникновения лучшей версии. Регулярно сдавал экзамены на германистике, записывался на семинары, вращался в многочисленном обществе, считался непосредственным и очаровательным типом. Ходил в кино на дневные сеансы, где не стыдно быть одному, когда одиночество – выбор, а не привычное состояние. Ненавидел выходные и праздники, потому что тогда он, как мост по соседству, невидимо напрягался, чтобы выдержать непосильный груз, давивший на него. Для белградской компании он в эти дни как бы пребывал в городе своего взросления, а для редких друзей, которые еще оставались в нем, Руди уже жил полной жизнью большого города. На деле же он, как всегда, стоял на мосту между двумя берегами в ожидании беззаботных дней, равномерного гудения текущей жизни. И тогда появилась Ирена.

Это случилось праздничным первомайским утром, когда, он выйдя за сигаретами, долго бродил в поисках работающего киоска. Вскоре он оказался перед железнодорожным вокзалом. Переходя улицу, остановился на островке безопасности, у остановки «двойки». Здесь он ее и увидел. Она стояла рядом с чемоданом и читала газету. Подходил трамвай. Руди подошел к девушке и помог ей занести чемодан. Она улыбнулась ему и села у самых дверей. Он отошел на несколько шагов. Трамвай мчался по пустой Неманиной улице. На фасадах государственных учреждений висели флаги. Девушка поднялась, когда трамвай приблизился к Юридическому факультету. Руди подошел к дверям и сказал, что тоже выходит здесь. Когда они оказались на улице, он не выпустил чемодан из рук. На вопрос, куда ей надо, она с удивлением посмотрела на него. Здесь, на следующем углу, напротив «Метрополя», сказала девушка.

Фильм, естественно, был черно-белый. Она и Он. Сцена – гарсоньера Ирены, отделенная от двухкомнатной квартиры, в которой жила ее мама. Не было голубей, пристани, буксиров, дебаркадеров. С раннего утра на Бульваре гудел транспорт, грачи гнездились в огромных кронах, после полуночи по улице шли поливальные машины. Все это было потом, когда он увидел темные пятна на оцинкованных перилах террасы, о которые ночами гасил сигареты, прежде чем запустить окурок кончиком указательного пальца в кроны платанов. За спиной, в глубине комнаты, Она, окруженная вещами и предметами, которые Руди долго рассматривает после пробуждения. Потихоньку привыкает к декорациям первого спектакля. Обретает вкус Превера, когда утром выходит на террасу, чувство исполнения и обладания.

Изменение холостяцких привычек, поездки с Иреной в город взросления, первый летний отдых, проведенный вдвоем, выстраивание такого прошлого, каким оно должно быть и каким оно, собственно, и было.

Он так и не сказал Ирене, что она у него первая. Он годами смотрел этот фильм, потому первого раза вовсе не было. Да и первой ночи, которая случилась после полудня в его комнате после прогулки по пристани. Как здесь прекрасно, как будто я в каком-то фильме, сказала Ирена, увидев во дворе террасу. Они поднялись на этаж, прошли мимо нескольких входных дверей, после чего Руди открыл предпоследнюю, с матовым стеклом, забранным стальной сеткой. Он стеснялся того, что снимает комнату в перенаселенной квартире и что поход в ванную и в туалет подразумевает стандартную фразу: первая дверь налево. Этот город еще не принадлежал ему. Он шел по обочине, всегда снаружи, засматриваясь на фасады, разглядывая улицы. И никогда не бывал внутри, потому что стать участником повседневности можно только вдвоем.