Ирена не скрывала восторга от пространства, в котором жил Руди. Она подошла к распахутому окну и посмотрела в сторону пятиэтажного дома на противоположной стороне двора, который разрубал параллельную, тоже крутую улицу. Когда она повернулась, Руди заметил тень, мелькнувшую на ее лице.
В первые недели их связи Руди, изображая равнодушие, подталкивал к разговорам о ее прошлом, делал вид, что воспринимает их несколько небрежно, однако каждую деталь, которую случайно упоминала Ирена, он воспринимал как незаменимый материал. А потом в жестком глиссандо сменялись картины, которые выстраивало воображение Руди после ее слов, сказанных в любовном порыве.
Он ходил в отель «Палас», где Ирена впервые переспала с Калигулой. Делал вид, что ожидает кого-то, то и дело поглядывая на часы, пил кофе в ресторане гостиницы. Удаляясь через небольшой парк в сторону Обиличева венца, оборачивался и еще раз оглядывал фасад отеля, отверстия окон, нежащихся на теплом апрельском полуденном солнце. Он был любим и любил. Впервые. А картины все накапливались. Со скоростью эпилептического припадка возникали проекции приключений Ирены, кадры ее прошлого сменялись так, как их выстраивало ослепление Руди.
Тот певец, Калигула, в своей мансарде у пристани, в соседнем квартале. Да, он помнил Калигулу, его неспешную походку, будто он вовсе не на улице, а на сцене – ходила она туда? Из-за этого мелькнула тень на ее лице, когда она впервые вошла в комнату Руди и выглянула в окно. Да, так, не скрывала Ирена. Из окна его квартиры я видела твою террасу. Руди видел голое тело, руками упершееся в радиатор, и Калигулу, который неспешными движениями входит сзади в крепко сжатые ягодицы. Ирена зажмуривается, а когда на мгновение открывает глаза, перед ее глазами возникает двор, и в его глубине терраса.
Как долго она была с ним? Откуда ей знать, не больше десяти, может, пятнадцати раз. Она помнит, что в то первое утро после ночи с Калигулой, не в его квартире, а в отеле «Палас», по дороге домой она встретила на площади Теразие подружку, которая только улыбнулась, увидев ее в вечернем наряде, усталую, с остатками макияжа, в сетчатых чулках. Руди тоже улыбнулся, но лезвие фразы Ирены оставило не просто след, но целую инсталляцию, которая станет постоянным видением в его сознании. Через несколько дней после этого мимолетного упоминания Ирены Руди, лежа в кровати, мысленно воссоздал то безымянное утро, солнечную Теразие, толпы людей на тротуарах, и в пышущей жаре – потому что это был один из тех майских дней, когда внезапно становится тепло – шла она, Ирена, в свои тогдашние восемнадцать лет, вышагивала, не обращая внимания на взгляды прохожих, бесстыдно, и именно потому выглядела так невинно. Руди заселил то утро: перед отелем «Касина», мимо которого она обязательно должна была пройти, выставил мороженщика, который что-то сказал ей вслед, у кинотеатра «Козара» встретила приятеля, о котором не сказала Руди, потому что он был из тех, с кем она и сейчас встречается, может, она и Руди познакомила с ним, нет, невозможно все это реконструировать. Руди отказывается от болезненной привычки бродить по прошлому Ирены. Ирена – его, чего же он страдает? По своим непрожитым дням? Откуда несет рыбой? Из кухни Германика. Руди поначалу звал его Тиберием. Ирена заметила, что если он хочет знать правду, то она развлекалась с этим парнем, потому что он нравился ей физически, но им обоим было ясно, что это просто флирт, этого вполне хватало. Из всех римских императоров Германик был ей наиболее симпатичен как любовник. Ну, пусть тогда будет Германик. Он тоже был музыкантом, классическим, играл на скрипке. Прекрасно готовил, мастерски жарил рыбу. Когда он был? Она задумалась и, задорно улыбнувшись, сказала где-то одновременно с Калигулой, очень недолго длился этот дуплекс. Мне нечего скрывать, так это было, я чувствовала себя опустошенной, мне необходимо было кого-то полюбить, и я отчаянно искала, и потому, когда появился он, Клавдий, по-братски близкий, такой непохожий на тех разукрашенных, а по сути безликих типов, я поверила, что нашла настоящего. Так и возник этот студенческий брак.