Русское окно

Если принимать во внимание каждую деталь, как это делает Каталин, не осталось бы ни одной непрочитанной жизни, думает Руди, глядя в окно кафе на необозримый город в равнине. Точно подмеченная деталь сокращает путь, оберегает от опасных окольных путей, однако кто знает, в какой ловушке он может оказаться, если убережется от ошибочных решений и поисков? Наверное, в момент рождения меняется расположение звезд, каждому предопределяется путь, который предстоит совершить, независимо от того, портновской ли иглой или клавиатурой пишущей машинки. Понимание, что ничто не случайно в этом городе, что все происходящее с ним должно быть именно так и никак иначе, наполняет его гордостью и силой. Тот, наверху, чего-то хочет от него. Он предначертал ему долгий и непростой путь.

Потому и существуют истории, чтобы утешить и укрепить, думает Руди. Подобную историю он услышал несколько дней назад на вечере у Мариэтты. Его внимание привлекло имя: Радое Лалович. Оно было произнесено с сильным венгерским акцентом и больше напоминало пароль, чем имя и фамилию. Из разговора он понял, что этот человек недавно умер, и по этой причине на вечеринку не пришла Соня. Еще одно имя, которое для слуха Руди прозвучало странно. Он спросил, кто такая эта Соня. Младшая дочь Радое. А Радое? Легенда филармонии. Нет, он не был музыкантом, просто заведовал хозяйством. Уйдя на пенсию, он продолжал дважды в неделю являться на репетиции. Старые филармонисты рассказывали легенды о его умении держать все под контролем.

Весной 1948 года Радое бежал из Югославии в Венгрию. Какое-то время он находился в центре внимания, но позже по непонятным причинам отказался от военной карьеры. А биография у него была знатная. Семнадцати лет он бежал в Испанию, чтобы бороться на стороне коммунистов, потом вступил в Иностранный легион, набрался опыта на африканских театрах военных действий и на третий год войны вернулся в Югославию, чтобы присоединиться к партизанам, и прихватил с собой нескольких закаленных легионеров. Они высадились на берег неподалеку от Улциня, ночью, как мавританские пираты. Прошло всего несколько месяцев, и Радое Лалович стал настоящей легендой. Конец войны он встретил в Верховном штабе Тито. После освобождения получил генеральское звание и стал ответственным за безопасность границ северного сектора. Занимал должность военного атташе в Париже. А потом, во время конфликта с Информбюро, Лалович бежит в Венгрию.

Это факты его необычной биографии. Ее обладатель, объявленный изменником, проведет остаток жизни, точнее, две ее трети, в мирных занятиях управляющего хозяйством будапештской филармонии. Руди не мог понять, по какой причине некий высокопоставленный военнослужащий венгерской армии определил беглого генерала армии Тито на гражданскую должность. Укрыли его здесь на некоторое время, а потом забыли? Или это был его самостоятельный выбор?

Начиная с того вечера Радое Лалович время от времени стал гостить в мыслях Руди. При каждом появлении он приносил с собой всю декорацию: мрачные улицы, огромные панно с портретами героев мировой революции, растянутые на фасадах дворцов Пешта, крепкие посетители ночных баров в униформах, полуголые красавицы, дорожки из красного бархата на лестницах государственных учреждений. Руди чувствовал определенную близость с человеком, который хотя и умер и гниет в земле какого-то кладбища в Буде или Пеште, все-таки продолжает жить земной жизнью. Его биография сопротивляется забвению. Ему было интересно, какое сальдо подводил Радое Лалович через пять, десять или двадцать лет. От родственницы Мариэтты он узнал, что Лалович не только ни разу не побывал в Югославии, но и весьма редко рассказывал о своей предыдущей жизни. Не отвечал на письма ближайших родственников, он окончательно покинул свою страну. Отказался от встречи с родным братом, который в начале семидесятых приезжал в Будапешт. Провести жизнь без родного языка, стать островом в венгерском море. Женился он поздно, на флейтистке Эве Захар. Ему было уже за пятьдесят, когда родилась младшая дочка Соня.

У этого неизвестного человека нет ни лика, ни облика, только имя, произнесенное с сильным венгерским акцентом. Прогуливаясь по улицам Пешта, Руди часто останавливается перед высокими дворцами. Разглядывает высокие французские окна, фальшивые балконы с коваными перилами, украшения на фасадах, витражи на роскошных входных дверях и представляет, как эти великолепные здания стояли на этих же самых местах несколькими десятилетиями ранее, когда здесь проходил Радое Лалович. Эти старые декорации поменяли реквизит. Нет ужасающих панно с портретами вождей пролетарской революции на фасадах зданий, русских униформ, грустных витрин. Со всех сторон доносится конспиративный шепот, давит невидимая тяжесть. Это был другой город, тот, в котором жил Радое Лалович, в котором так же летали птицы, вздрагивали стальные конструкции мостов, любовники флиртовали в снятых на час гостиничных номерах, возникали непредвиденные транспортные пробки в городских тоннелях.