Русское окно

Когда Руди вышел из Сониного дома в зимний вечер, площадь Листа показалась ему видом с новогодней открытки: фасады домов со светящимися окнами, голые деревья, уличные фонари и очертания памятника, похожего на стражника, бдящего в ночи. Добравшись до здания Музыкальной академии, он еще раз обернулся и постарался взглядом охватить всю площадь. Каждый следующий шаг уведет его за пределы этого идиллического пространства, которое показалось ему не просто передышкой, а материком, у которого заканчивается долгое плавание. Как ни странно, боли в нем не было. Она придет позже. Теперь, на улице, он погрузился во внешний мир, оставляя отражения в стеклах витрин, обмениваясь взглядами со случайными прохожими. На углу улицы Кирайи он поискал желтую неоновую вывеску кафе «Эклектика», вспомнил сапожника и его молодую жену. Шагал по расквашенному снегу, который в некоторых местах заледенел. На бульваре дул сильный ветер. Он поднял воротник куртки и натянул на уши шапку. Подошел трамвай. Он отказался от прогулки и побежал к остановке. Пассажиры в полупустом вагоне молчали. И, что еще удивительнее, все они были одиноки. Молчали и те, кто сидел рядышком, каждый занятый своей поездкой, конечная цель которой была далека от бульвара. Молодая женщина в шубе, сидевшая спиной к направлению движения, на мгновение задержала взгляд на Руди и улыбнулась. Он тоже ответил ей улыбкой. Вышел на площади Блаха Луйза. Рекламы на фасадах и крышах зданий призрачно мерцали на фоне низкого неба, обещающего снегопад.

Тянулись пустые и бесцветные дни

Растерянный Руди бродил по улицам Пешта, подумывая позвонить Эдине, или пойти к знакомым на Керепеши, или навестить родственницу Мариэтту и ее мужа, или отправиться ночью в мрачные улицы Йо-зефвароши, чтобы снять какую-нибудь проститутку. Или засесть в кафе на площади Листа, напротив здания, в котором жила Соня, и ждать ее появления. Им опять овладели смутные предчувствия, в которых проходила его юность.

А если вернуться в свой городок? Ни в коем случае, слышал он мамин голос в трубке. Со дня на день нас начнут бомбить. Ты вообще следишь за тем, что здесь происходит? Венгерские газеты пишут об этом?

В ответ Руди бормотал что-то неопределенное. Происходящее во внешнем мире настолько неважно, эффекты света и звука, фильтры, затемняющие взгляд на миллионы малых космосов, проносящихся со скоростью кометы и исчезающих во тьме небес.

Тянулись пустые и бесцветные дни. Падал снег. По бульвару ночью громыхали трамваи. Он просыпался. И думал о Соне.

Сербская Касабланка

Была среда, предпоследняя в месяце марте, было солнце и сумрак, были витрины и автобусы на площади Ференчек, была толпа на улицах после окончания рабочего времени, была Соня в мыслях и вкус только что выпитого в «Одеоне» кофе, был мост Эржебет с сотнями автомобилей, застрявших в бесконечной пробке, было волнение в груди и ощущение того, что в это мгновение он может увидеть все свои замыслы уже осуществленными, было на слуху рыдание матери, был весь город, здесь, на асфальте Пешта, и еще один город, там, далеко, ниже по течению Дуная, так и непокоренный после семи лет, был миф о самом себе, были римские императоры, был он, Руди, шире мира, который был весь в нем, были самолеты в воздухе, были красные двери морга, была половина седьмого.

Ночь он провел перед экраном телевизора, курил, то и дело переключал каналы, слушал взволнованные голоса комментаторов на разных языках, пялился в квадрат призрачного света, в котором пролетали кометы, сверкали взрывы, летчики под прозрачными колпаками кабин, названия городов его страны, произносимые со смешным акцентом, мягкое слово Авиано – военно-воздушная база, с которой один за другим взлетают самолеты, мамин голос в трубке, хорошо, что тебя здесь нет, за меня не волнуйся, бомбят только военные цели, скоро все закончится, и потом полуночный звонок, Сонин голос, только услышать тебя, да, завтра в четыре в «Одеоне».

Через два дня, идя по улице Ваци, на каждом шагу слышал слова своего языка. Больше всего было белградцев. Сидели в кафе, взволнованно разговаривали, он узнавал какие-то лица. Они приезжали с уверенностью, что бомбежки скоро закончатся, снимали квартиры, часами торчали в интернет-кафе. Постоянно натыкался на группы молодежи. Дни были солнечными и теплыми. В киоске рядом с кафе «Жарбо» появились белградские газеты. Директор Института Гете пригласил Руди. Какие-то немецкие журналисты делали репортаж о «сербской Касабланке». Говорили, что из Сербии в Будапешт прибыли более пятидесяти тысяч беженцев. Руди надо было переводить. Снимали в кафе «Экерман». Часть зала освободили, установили камеры. В числе участников были два белградских журналиста, молодой режиссер из Нови-Сада и писатель Константин Иванич. Руди еще студентом прочитал его роман «Эмигранты».