Русское окно

В кафе «Меркато» встреча с директором будапештского Института Гете. Случайность или перст судьбы? На следующий день Руди посещает его на рабочем месте. Юная служащая провожает его в кабинет на третьем этаже. Директор будапештского Института Гете сердечно здоровается с Руди. На стене карта мира, красными кнопками обозначены города, в которых есть филиалы. Руди переводит взгляд с карты мира на большую карту Германии. Рядом с названиями городов приколоты миниатюрные флажки. Следующей осенью переезжаю в Гамбург, говорит директор. А вы? Планируете вернуться в Белград? Как ему объяснить, что до любого немецкого города легче добраться, чем до Белграда? Все еще пребываю туристом, законы не нарушаю, нигде не работаю. Не произношу фразу, которая звучит как тяжелый диагноз: Я турист, путешествующий по собственной жизни. Все время разговора в моей голове прокручивается немой фильм. Кадры семи белградских лет. И ужасное стремление осуществить на премьере вариант, столько раз сыгранный на репетициях. Что-то не так с мизансценой. Или, может, свет неудачный? Все, чего хочу, уже давно существует. Всю жизнь стараюсь избежать неверного движения и от этого вечно попадаю не на тот путь. По Константину, ошибки – знаки высшего порядка. И потому открою все свои камеры, нет ничего более осмысленного, чем проветрить все закутки собственной души. И сразу легче. Может, однажды и я приеду в Гамбург, говорит директор. А я бы ему сказал, что совершенно неважно, где я, в каком городе, в какой ситуации, важно только то, как я отношусь к себе, каково мне, когда я один. И тогда мне хорошо. Писатель не тот, кто умеет писать, а тот, кто испытывает неодолимую потребность писать. Это уже Константин.

Да, пишу пьесу, которая все больше превращается в роман.

С Гете происходило обратное, говорит директор. «Фауст» поначалу был задуман как роман.

Руди решил, что наступил подходящий момент, чтобы поговорить о продлении визы. Весь этот пятнадцатиминутный разговор о литературе был только введением. Так директор поймет настоящую причину его визита. Он машет рукой. Сделает это, когда придет время. С визой проблем не будет. Я провожу вас, говорит он, заканчивая разговор, и ведет Руди по лабиринту на первый этаж.

Таким я себе представляю Пентагон, замечает Руди. Директор только улыбается.

Снаружи Руди ожидают широкие мюнхенские улицы. Он решает пешком дойти до центра города, потом заглянуть в книжный магазин на Шеллингштрассе. Потом в «Меркато», может, встретит там эстонку. Я освободился от забот по продлению визы. Золушка, которая никогда не потеряет туфельку. Никуда не тороплюсь, до полуночи еще целых полгода. Тем не менее надо подстраховаться. Некуда мне возвращаться, потому что я еще никуда не ушел. Если все сложится таким образом, то здравый разум поведет себя весьма необычно. Как вообще можно уехать совсем? Обрывки кто знает чьих мыслей блуждают в моей голове. День такой теплый и солнечный, словно уже май. А ведь еще только середина марта. Мартовские иды. Как раз сегодня убили Цезаря. Какая бессмыслица – сегодня. Этого не существует. Дело уговора, конвенция, заключенная, чтобы не погубить. Добрый старый Гераклит. Он покойник. Это всегда надо подчеркивать. Покойный Гераклит, покойный Микеланджело, покойный Наполеон. Бескрайнее царство мертвых. Весь мир – огромный некрополь. Ах, как весело на этом кладбище.

Когда он добрался до «Меркато», обеденное время уже прошло. Трактир был почти пуст. Сел за стол у окна.

Несколько минут спустя появился Вернер, кинооператор из «Кинотеки». Сегодня я угощаю, сказал он. Получил отличную работенку. В следующем месяце переезжаю в Гамбург. Ты слышал о том сладком квартале Санкт-Паули? Получил место в порнокинотеатре. И еще будем снимать новые фильмы. Вот это работа. Хочется севера, простора, океана. Здесь так душно, тесно. Я родился в Баварии, но мой отец датчанин. Всю жизнь плавает по Штарнбергскому озеру. Весьма клаустрофобское занятие. Представь себе, капитан озерного флота!

Руди улыбается. Это все я, и этот его отец, капитан озерного флота, теперь становится частицей моего театрального ансамбля.

Есть люди, которые живут по принципу озера. Понимаешь? Что бы ни делали, они на озере. Никаких каналов, по которым можно уплыть дальше. Что толку, что он родился в Дании, где большое только море. Нет, это не я сказал. Один наш поэт давно написал, что в Дании большое только море. Я никогда не был в Дании.

Так-то лучше, сказал Вернер. На озере не заблудишься. Там все рядышком.

Ты уже второй человек за день, который сообщает, что переезжает в Гамбург.

А ты? Чем ты живешь, Руди? Прости, что тебя спрашиваю.

Пылью. Да, да, не смейся. Живу наследством, которое потихоньку трачу. Вплоть до недавнего времени я был капитаном озерного флота. Ладно, не капитаном, простым матросом. И тогда я нашел канал, который, если бы не война, так бы никогда и не обнаружил.

А ты вообще когда-нибудь работал?