Русское воскрешение Мэрилин Монро

Опять долгие гудки – Фомин, конечно, тоже был у телевизора, – но я все-таки снова услыхал его голос. Опасаясь, что он сразу отключится, узнав меня, я крикнул в трубку:

– Что случилось с Мэрилин? Почему ее телефон не отвечает?

– Это не ваше теперь дело, но я вам скажу, – он узнал меня, голос его был раздраженный. – Мэрилин улетела. Еще вчера и навсегда. Вы удовлетворены?

– Нет. Куда она улетела?

– Домой. И, повторяю, это не ваше дело!

– Вы ее тоже убили?

Ответа я не дождался, в трубке раздались короткие гудки. Но теперь я знал, что получил второго смертельного врага в этом деле Ленина-Сталина.

Интервью со Сталиным закончилось, и главное я теперь знал. Пока этот Сталин будет отдыхать после перелета, ничего нового в ближайшие часы не ожидалось. Но потом, когда он отдохнет, и примется за продолжение дела Ленина, страна, в последний предвыборный месяц, могла быть в опасности. Сталин – не Ленин, и все это хорошо помнят. И если перед Лениным народ в растерянности падал, как перед божеством, на колени, но что он сделает перед ожившим Сталиным? Полстраны мечтает о «железной» руке, и полстраны, без сомнения, проголосует за него на выборах. Но лично я не хотел бы жить при Сталине.

Я снова вспомнил о Мэрилин. Но сейчас ехать в коттедж и искать ее в спальне было уже бессмысленно, только терять время. Была ли мне так нужна это несчастная девочка? Не знаю, но я бы жизнью своей рискнул, чтобы защитить ее. Это я и пообещал ей в субботу, в ее спальне. Все тут сплелось в один клубок: и она, и наглость Фомина, и угроза Реброва, и смерть полюбившихся мне Ильича и Пурбы, а теперь еще усатый Сталин с телеэкрана. После этого просто так взять деньги за невыполненную, по сути, работу, уйти и все забыть, я не мог. Я перестал бы себя уважать. А это самое страшное для человека. От этого только и спиваются.

Я вынул из ящика стола свой нож, и, не вставая с кресла, начал пристегивать ножны к левой руке. Теперь этот нож всегда должен быть при мне. Через пятнадцать минут я вывел свой «Харлей» из гаража во двор и прогрел мотор. Определенного плана у меня не было, для этого нужна была дополнительная информация. Ее-то я и хотел получить, прежде всего, в Доме престарелых. Только старик Седов мог мне сейчас сказать, его ли сын этот Иосиф Сталин.

Через полтора часа я въехал через покосившиеся ворота на размытый, слякотный двор и остановил мотоцикл около крыльца. Когда я заглушил мотор, меня поразила тишина. Безмятежная деревенская тишина, – тут, наверно, старикам было очень хорошо.

Дежурного за столом у дверей не было, и вообще ни души в вестибюле. Я, конечно, помнил, куда мне надо было идти, но не пошел, и остался ждать. Я не был знаком с тем больным стариком на кровати, который потерял за неделю обоих сыновей, и не мог так запросто врываться к нему в комнату.

Когда вернулся дежурный, записал в журнал посетителей мою фамилию, я попросил его позвать нянечку или сестру, – словом ту, которая присматривала за стариком. Она оказалось больной, а помогала сегодня утром оправляться и кормила старика молодая санитарка, но и той сейчас не было. Мне было неловко идти одному, но выхода не оставалось, и я направился к лестнице.

Я постучался негромко в дверь и приложил к покоробленной фанере ухо. На мой стук никто не ответил – ни голосом, ни иным звуком. Я постучал еще раз, так же тихо, опасаясь разбудить старика, и снова ни звука в ответ. Вероятно, старик спал, но я хотел в этом убедиться. Не уверен, что стал бы его будить, если он спал, но ведь я хотел спасти его дочь, и имел право быть настойчивее.

Мне нужно было узнать у него только одно: Сталин на телевизионном экране – тоже его сын? Или это подделка и новый балаган, устроенный Фоминым? Второе, что я хотел узнать за фанерной дверью, – где Мэрилин? Дочка не могла никуда улететь, не повидав сначала любимого отца.

По моим представлениям, за этой дверью лежал на кровати умирающий гений, сотворивший чудо из пробирки во имя призрачных, но великих целей, заразивших, кроме него, миллиарды людей по всему миру. Мэрилин рассказала мне потом, что он отказался переехать в более приемлемые и комфортабельные условия. Старик, разочаровавшийся во всем и больной, хотел встретить смерть, как все его бедные соотечественники. Он, конечно, не знал, что другие старики ютятся рядом по четверо в каждой комнате, и это Фомин лично, за деньги, договорился с управляющим о его комфорте в отдельной комнате.

Я толкнул осторожно дверь и вошел в комнату. Старик лежал на кровати точно так, как я видел его два дня назад. Голова глубоко в подушке, сухие руки вытянуты поверх одеяла. Глаза его были открыты, но глядели не на вошедшего в дверь, как в прошлый раз, а в потолок. Старик был мертв.

Я подошел к кровати ближе и осмотрелся. Ни единого следа насилия, все выглядело естественно. Его возраст и болезнь отвечали на все вопросы. Я вгляделся в лицо умершего гения и постарался оценить примерный час его смерти. Я не криминалист, но кое в чем натаскался: старик был мертв уже несколько часов.