Только тогда я заметил на его нижней губе почти невидимую белую пушинку. Я нагнулся над его лицом и рассмотрел ее ближе. К губе старика приклеилось мельчайшее птичье перышко. Не поднимая головы, я перевел глаза на подушку под его головой: такие же точно перышки вылезали из старой свалявшейся подушки во многих местах. Но старик не мог перевернуться лицом к подушке, он не мог даже самостоятельно лечь на бок, он был порализован.
Я выпрямился и осмотрелся кругом совсем другими глазами. Никаких иных следов убийца не оставил. Но я был уверен, что на подушке, под затылком убитого, можно было найти, даже сейчас, отпечатки его зубов: они обычно сохраняются, как и пятно от слюны, еще несколько часов после убийства. Старик был задушен собственной подушкой, теперь я в этом не сомневался. Вытаскивать эту подушку из-под него, и рассматривать ее с обеих сторон, показалось мне сейчас неуместным. Я перекрестился над покойным и тихо вышел из комнаты.
Я приехал сюда за информацией, и ее получил – от мертвого. Старика убили. И только затем, чтобы он никому не сказал, что этот новый Сталин не клон. А неизвестно кто. Мэрилин, вероятнее всего, тоже никому это уже сказать не сможет.
У выхода я подошел к столу дежурного. Но сначала, перед тем, как сообщить тому о смерти больного, я попросил его посмотреть в журнале, кто посещал старика сегодня до меня. Дежурный с готовностью начал водить пальцем по страницам. Нашел, но не сумел разобрать чужой почерк и попросил меня прочесть самому.
«Джеймс Форд» – прочитал я в журнале. Кроме этого человека и меня самого, никто сегодня не значился в числе посетителей Седова. Даже его дочь.
27. Иосиф Сталин
– У вас есть что-нибудь выпить? – спросил Иосиф Сталин у генсека Фомина.
– Есть, но вам уже достаточно.
– Ну, пожалуйста,… Душа горит.
Иосиф Сталин говорил вечером в этот понедельник без малейшего грузинского акцента. Он учился в саратовской школе, и свой родной горский язык почти не знал. Теперь они сидели вдвоем поздно вечером в партийном офисе, в соседней комнате с гипсовым бюстом Ленина. Фомин нехотя открыл сейф и вынул из него початую бутылку дорогого коньяка.
– Лимона у меня нет, – сказал Фомин, доставая из стола бумажный стаканчик. – И компанию я вам не составлю.
– Еще, еще наливайте, не жалейте… – Сталин следил жадными глазами, как генсек наливал из бутылки. Сталин не был алкоголиком, но пил он много.
Фомин налил стаканчик на две трети, крепко заткнул бутылку пробкой, сказал «Все!», и решительно убрал ее обратно в сейф. Сталин не стал дожидаться ни тоста, ни слов или жеста Фомина, он подхватил согнувшийся в пальцах стаканчик и стал жадно и шумно пить. Фомин подождал окончания процедуры, когда Сталин, отстранив пустой стаканчик, приложил к губам ладонь и устремил взор в другую сторону.
– Вы болтали сегодня много лишнего перед журналистами. Я же предупреждал – никакой отсебятины! – строго сказал Фомин.
– Я вам не кукла! – сказал мирно Сталин. Глаза у него увлажнились после коньяка.
– Придется вам в следующий раз читать по бумажке. Другого выхода нет.
– Как скажете. Но получится очень смешно. Когда будет этот следующий раз?
– Завтра. Я же вам говорил!
– Ах, да, ток-шоу на телевидении… Предлагаете, по бумажке? – и Сталин засмеялся. Он уже сильно захмелел, потому что сегодня много уже выпил сразу после интервью.
Пока Сталин смеялся, Фомин молчал и смотрел в сторону. Он выбрал этого человека месяц назад из нескольких кандидатур, предложенных верными товарищами. В то время, когда Владимир Ильич Ленин еще учил йогов в горном храме, Фомин уже готовил ему смену. Фомин был дальновиден и прозорлив, каким и должен быть настоящий генсек партии. Каждый, кто читал историю коммунистической партии этой страны, помнит, как часто сменялись руководящие кадры. Из всей ленинской когорты, из «старых большевиков», – при Сталине осталось в живых всего нескольких перепуганных насмерть человек. Такова поступь истории. И не Фомину ее изменять. Он только ускорил ее темп. Но перевыполнение планов – тоже славная традиция. Тем более, что речь шла не о настоящих людях, как был уверен генсек, а о подопытных клонах, об уродцах, выращенных специально, и ускоренными методами, которым и так жить оставалось недолго. Великая цель оправдывала любые средства. У генсека была чистая совесть.
В выбранной кандидатуре на роль Сталина Фомину понравилась больше всего его внешность. Это было самым важным на втором этапе борьбы за избирателей. Уличных митингов больше не планировалось, зато начинались телевизионные интервью и предвыборные ток-шоу, с неизбежными крупными планами. Любая незнакомая, чуждая черточка лица или небрежность в гриме могли оттолкнуть избирателей.