Русское зазеркалье (двуязычная версия)

— А зачем тогда писала заявление? Люди небрежно относятся к письменному слову! Пишут одно, думают другое. Или не думают! Вот и страдаете. Пойдём присядем на лавку…

Мы сели.

— А вы сами разве не так же поступали, Владимир Ильич? — спросила я, удивляясь своей смелости. — Писали одно, думали другое?

— Эх, Аля! — вздохнул демиург и на миг увиделся очень уставшим, осунувшимся, измученным немолодым мужчиной. — Полжизни тратишь на создание того, чего ещё никогда не было на Земле, а потом приходят такие, как ты, и задают свои безжалостные и подлые вопросы о том, что я говорил и что я думал. Тут же надо вникнуть…

— Простите, я не хотела, — искренне повинилась я. Какое мне, правда, дело до политической честности Ленина? Сама ведь недавно соврала о том, что плохой лектор… И с чьего чужого голоса я рассуждаю о его нечестности? Как можно судить о ком-то, не зная человека лично, как можно вообще доверять информации из вторых рук? Ни строчки ведь его не прочла. Не то чтобы очень хотела, да и не захочу, но почему всё образование наше, вся наша академическая культура — это окормление студентов полупереваренной, и часто плохо переваренной пищей из чужих желудков? И в преподавании литературы, и в обучении истории, и в разъяснении теологических истин, наверное, тоже мы так бережём слабые и нежные умственные зубки учащихся, что никогда не даём им текстов подлинных рукописей, фотографии оригиналов исторических документов, настоящих газет изучаемого периода, неотредактированных нападок злобных современников, неподдельных писем великих людей со всеми их несдержанностями — лишь мелко протёртую кашицу безопасного мнения и дистиллированную водичку того, «что будет полезно», будто сами достоверно знаем, чтó полезно. А в итоге получаем поколение прямолинейных инфантилов, которые, встретившись с масштабной личностью, только и способны, что воспроизвести чужой кургузый штамп… вроде меня, например.

— Прощаю, — ответил демиург. — Тяжело тебе в Лондоне?

— По-разному. Всё-то вы знаете, Владимир Ильич…

— Я творец красного рая, русский Амитабха, как выражаются товарищи буддисты, мне полагается. Я ведь тоже жил в твоём Лондоне.

— Правда? — удивилась я (не знала!). — А где?

— На Тэвисток плэйс, тридцать четыре. Рядом с Тэвисток сквер гарденс.

— Это ведь совсем рядом со мной, кварталах в четырёх! Я зайду, погляжу…

— Да нечего там глядеть: дом как дом… Ты в Долину сказок собралась, товарищ Флоренская? Я тебе с этим не помогу: из меня так себе сказочник…

— Кое-кто сказал бы, что совсем наоборот… — не удержалась я от шпильки. — Извините!

— Извиняю. А как русский человек русскому человеку я тебе всё же подсоблю. Давай своё заявление!

Достав из кармана карандаш, Ильич решительно перечеркнул моё политически незрелое заявление крест-накрест, а на обороте размашисто начертал:

Подателю сего А. Флоренской дальнейшее пребывание в Великобритании прошу разрешить. В. И. Ульянов (Ленин)

— Спасибо… Вы уверены, что это поможет? — с сомнением уточнила я у демиурга. — Предметы ведь не перемещаются между мирами…

— Возвращайся — и увидишь, — предложил Ильич. — Где твоё зеркальце? Вместе с ридикюлем конфисковал ответственный за психонавтику, да? Безобразие и дикость. Ладно, мы тебя нашими пролетарскими средствами… Читай! — из другого кармана пиджака он вынул и вручил мне засаленную брошюрку «Лев Толстой как зеркало русской революции». — Вслух!

— «Сопоставление имени великого художника с революцией, которой он явно не понял, от которой он явно отстранился, может показаться на первый взгляд странным и искусственным, — начала я чтение. — Не называть же зеркалом того, что очевидно не отражает явления правильно? Но наша революция — явление чрезвычайно сложное; среди массы ее непосредственных совершителей и участников есть много социальных элементов, которые тоже явно не понимали происходящего, тоже отстранялись от настоящих исторических задач, поставленных перед ними ходом событий…»

Ленинские тяжеловесные фразы навевали такую скуку, что я на секунду прикрыла глаза. Надо ли говорить, что открыла я их уже в своей комнатке-студии на 247 Eversholt street. За окном снова совсем стемнело.

Интересно, Ленин и вправду жил в четверти часа ходьбы отсюда? А если жил, то есть ли на здании мемориальная табличка?

[1] Agnes Heller died in July 2019.