Антуан Мари Жан-Баптист Роже, граф де Сент-Экзюпери, которого вторая строфа называет просто «Экзюпери», — это французский писатель, поэт, аристократ, журналист, лётчик-испытатель — и знаковая фигура для советской массовой культуры. Граждане СССР охотно прощали ему даже его аристократизм ввиду того, что известный писатель был одновременно и лётчиком — что в его времена само по себе являлось очень мужским, мужественным занятием. Начало второй главы «Маленького принца» способно легко вас убедить в этом. Позвольте мне его процитировать.
Так я жил в одиночестве, и не с кем было мне поговорить по душам. И вот шесть лет тому назад пришлось мне сделать вынужденную посадку в Сахаре. Что-то сломалось в моторе моего самолета. Со мной не было ни механика, ни пассажиров, и я решил, что попробую сам все починить, хоть это и очень трудно. Я должен был исправить мотор или погибнуть. Воды у меня едва хватило бы на неделю [перевод Норы Галь].
Образ мужчины, способного «самому всё починить, хоть это и очень трудно», после того, как он написал превосходное стихотворение, прекрасно вписывался в то, что коммунистическая доктрина ожидала от идеального гражданина, от советского «человека эпохи Возрождения». А теперь целый ворох моих вопросов вам. Почему этот образ привлекателен (если, конечно, он привлекателен)? Реалистичен ли он? Почему да или почему нет? Можете ли вы представить ситуацию, в которой будете профессионально заниматься физическим трудом ради вашего творчества? Почему вы способны на это, или почему вы на это неспособны?
Между тем, нас ожидают и другие вопросы. Вот, например, первая строка песни задаёт колоссальный вопрос, когда утверждает:
Опустела без тебя земля.
Ещё раньше мы согласились не считать это простой сентиментальностью. Земля не пустеет от других людей, когда космонавт находится в космосе, но вот для его жены психологически она опустела. Понимаете ли, отсутствие кого-то, кого мы называем «мальчиком, с которым встречаемся», или «партнёром» или «бойфрендом», едва ли создаст это мучительное ощущение пустоты, думаю, по той причине, что наши бой- и гёрлфренды легко заменяемы, в то время как «значимые другие» незаменимы. Можем ли мы и должны ли мы оставить позади культуру, в которой это ощущение пустоты неизбежно заставляет нас страдать, и перейти к культуре, в которой мы «легко можем починить всё сами», заменив одного партнёра на другого так же легко, как Сент-Экзюпери заменял одну деталь мотора своего самолёта другой? Не теряем ли мы что-то безвозвратно при таком механическом подходе к собственной эмоциональности? Что именно (если, разумеется, мы вообще что-то теряем)?
Но есть здесь и иное, достойное размышления. «Нежность» появляется в «Трёх тополях на Плющихе», романтической драме 1968 года, режиссёр которой — Татьяна Лиознова; этот фильм сам по себе — знаковая советская картина. Сюжет, если смотреть на него из сегодняшнего дня, обескураживающе прост. Анна, замужняя женщина и мать двоих детей, приезжает из деревни в Москву, чтобы продать самодельную ветчину. Перед её отъездом между Анной и её мужем Григорием происходит важный диалог. Анна жалуется на то, что не видит особой нежности от Григория, на что тот хладнокровно отвечает: «Ну, я тебя не бью, а это уже кое-что». Григорий очень патриархален, поэтому ни о каком «мягком феминизме» в случае Анны говорить не приходится.