Русское зазеркалье (двуязычная версия)

— Чего угодно, но вот тот, о котором идёт речь, — кстати, он вновь приближается, а ещё точней, начнётся завтра, — тот фестиваль был Фестивалем Битв Русского Мира.

— Что-то вроде реконструкции исторических сражений?

— Верно, похоже, только речь идёт о духовных сражениях или, по крайней мере, таких, где сила духа их участников — важней силы оружия. Борис и Глеб против Святополка Окаянного, Пересвет и Челубей, Митрополит Филипп и Иван Грозный, Наполеон и государь Александр Благословенный, Святой Серафим и разбойники, Иван Карамазов и чёрт — все эти битвы каждый год повторяются вновь, и каждый новый их участник может дать своё истолкование, привнести свою трактовку в древний сюжет…

— Это настоящие битвы, они связаны с риском для бойцов?

— Нет! Верней, не совсем…Это — бóльшей частью искусная хореография, где роль героев выполняют молодые… молодые «курсанты» наших «воинских академий», которые готовятся или к защите нашего пространства, или к битвам в иных мирах, или к особому рождению на Земле, или ещё к какому-то сложному предназначению.

— А роль злодеев кто берёт на себя?

— Очень по-разному! Иногда — те же «курсанты» — давайте я буду пользоваться этим словом за отсутствием лучшего, — но помладше. Иногда — специально обученные художникизлодейства, то есть вдохновенные артисты, которые всю жизнь здесь посвящают этому ремеслу. Иногда — бывшие, раскаявшиеся бесы, которые после раскаяния были подняты в наш мир и дали здесь клятву не причинять вреда: как бы змеи, лишённые яда, хищники со спиленными клыками… А иногда — случается это нечасто, поверьте — по недосмотру, э-э-э… организаторов торжеств или по промыслу могучих существ, который нам неясен, но перед которым мы смиряемся, злодеи — самые настоящие. В этом случае битва происходит всерьёз.

— Я уже догадываюсь, что дальше — ох… — выдохнула я. — Какой-то Древний Рим, Колизей, языческие игрища, правда?

— Нет, не совсем так, ведь последствия любой такой битвы имеют значение для Земли, как и для нас. Вы же не назовёте настоящий бой языческим игрищем? Это не забава на потеху пресыщенной публике: это жизнь, и война между небом и землёй пронизывает её сверху донизу, как сказал один юный пророк. Мы все внимательно следим за таким боем, но, по древнему уговору, не можем вмешаться.

— А что ждёт проигравших?

— Если повержены бесы, они низвергаются в свои ады, что до героев, всё зависит от того, почему они пали, насколько стойкими они были…

— Но ад для них тоже возможен?

— Давайте лучше назовём это чистилищем — моё давнее православно-католическое прошлое научило меня всегда различать эти два слова, — и, как правило, речь идёт о плене в чистилище, не о мучениях в нём… Но да, конечно! Они знают, на что идут, верней, с чем могут встретиться.

— Позвольте угадаю: Александр Михайлович, едва успел к вам прибыть, сразу записался на этот ваш «армейский биатлон» — так?

— Не сразу, но…

— И какую же «категорию» он выбрал, то есть какой сюжет?

— Один из самых древних и почётных, что делает ему честь, а именно «Илья Муромец и Идолище Поганое».

— Он не объяснял причины своего выбора?

— Отчего же! Он сказал, что на протяжении короткой, но важной части своей не очень долгой жизни пытался сражаться с Идолищем Поганым, с «Великим Инквизитором» наших дней, с духом всемирного оболванивания современного человека, особенно юного человека, который находит для себя так много внешних проявлений, имеет так много голов; что для него делом чести будет вызвать на бой этого противника ещё раз.

— И, как несложно догадаться, он вышел на битву с этим… крокодилом, которого, поверьте, я тоже регулярно вижу вокруг себя в самых разных формах, а тот оказался настоящим?

— Да — то есть мы до сих пор не знаем всей правды… Из шатра противника вылетела огромная стая птиц: то ли это была случайность, то ли чья-то злонамеренность, то ли его личная судьба: он же хотел биться всерьёз… Ваш учитель сражался мужественно, но птицы скрыли его собой — а когда разлетелись, на поле боя нашли только меч и доспехи.

— Ужасно… — прошептала я. — Ужасно… А я-то, наивное дитя, думала, что каждый новый мир в движении наверх будет всё удобней и безопасней, словно номера всё более комфортных гостиниц для сытых обывателей. Глупость, правда?

— Разумеется. Видите ли, предыдущие несколько «миров», верней, слоёв единого мира, в сравнении с нами — скорее приятные курортные местечки. А когда время отпуска завершается, пора двигаться дальше: или возвращаться на Землю, или перебираться, например, к нам, — и здесь все волнения насыщенной жизни начинаются заново.

— Кажется, понимаю, то есть как умею… И где он может быть теперь? Вы ведь обронили, что догадываетесь?

— Именно что только догадываемся! Ваш учитель — поскольку он держался доблестно — может, и это вероятно, быть в загадочном пространстве под названием «Русская Голгофа», о котором мы очень мало что знаем…

— Даже вы?