Русское зазеркалье (двуязычная версия)

Чудовищнее всего были не его размеры, а множество длинных извивающихся шей, каждая из которых заканчивалась человеческой головой.

Странно, но, увидев его, я почти перестала бояться: правду же говорят о том, что лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Я продолжала идти дальше и вот оказалась в тени этого демона: карлик перед исполином.

Одна из голов чудовища спикировала сверху и замерла передо мной. Это была голова женоподобного мужчины с продуманным макияжем.

— Девочка, милая, — озабоченно проговорила голова. — Ты, наверное, совсем сошла с ума, если стоишь здесь. У тебя нет шансов.

— Конечно, у неё нет шансов, — подтвердила другая голова, спустившаяся вслед за первой: женщина-негритянка с полными, чувственными губами. — Не она первая, не она последняя. Гораздо более талантливых, смелых, умных людей мы проглатывали с потрохами. Полжизни будешь работать на крючкотворов, а когда они тебя разденут до нитки, добро пожаловать в тюрьму. Была — и ам, нету, и никто не заметит.

— Мысль о том, что один человек своими лекциями, своим творчеством или своим визионерством способен изменить ход мировой истории, — назидательно прошамкала третья голова, похожая на гибрид Збигнева Бжезинского и Джорджа Сороса, — настолько вопиюще наивна, что мне хочется плакать крупными старческими слезами.

А вот и четвёртая подлетела: мёртвое и холодное лицо-маска, вылитый Марк Цукерберг.

— Представь, что современных технологий в твоей жизни нет, — произнесла лицо-маска. — И ты, со всеми твоими жалкими волнениями, страданиями, принципами, в их отсутствие помножена на ноль. А сделать это легко в отношении каждого из вас одним нажатием кнопки. Вы все без исключения повязаны по рукам и ногам, словно муха в паутине. Вы слабее этой мухи. Муха хотя бы может жужжать, а ваше жужжание никому не слышно. С чего ты взяла, что можешь бороться?

Подоспела и пятая: пожилая голова в очках, с седой бородой, которая, я поклясться была готова, хоть и не поверила глазам, очень смахивала на одного вселенского патриарха…

— Девочка, смирись! — прошептала голова. — Даже мы, православные, смирились. Всё новое творится, а старое выбросят в огонь, где будет плач и зубовный скрежет. Только из жалости, пока не поздно, умоляю тебя…

И ещё они подлетали, бормоча мне разное то слева, то справа: красавцы с обложек журналов — модные бхагаваны прошлого и настоящего — сияющие юностью девочки… Я, перестав обращать на них внимание, двинулась дальше, к туловищу и монструозной лапе.

Когда между мной и лапой осталось шага два, передо мной, в сантиметрах от моего лица, повисла огромная, вдвое больше прочих, голова.

Лицо у неё было сложным, будто состоящим из разных частей, муже-женственным, более того, оно постоянно менялось, и на нём проступали черты разных рас, эпох, народностей, возрастов… Пожалуй, если долго вглядываться в него, можно было бы сказать, что это — очень обольстительное, очень манящее лицо.

«Синтетический человек», прикрыв глаза, начал декламировать, причём голос его вслед за изменениями лица тоже варьировался от сопрано до баса, а иногда казалось, что звучат сразу несколько голосов:

Труп гниющий, трескаясь, раздулся,

Полный склизких, слипшихся червей.

Иоанн, как дева, отвернулся,

Сгорбленный поморщился Матфей.

Говорил апостолу апостол:

«Злой был пёс, и смерть его нага,

Мерзостна…» Христос же молвил просто:

«Зубы у него — как жемчуга».

И здесь он распахнул глаза, обнажив в широкой улыбке белоснежные зубы: — Давай поговорим о смысле этого стихотворения, моя хорошая.

Христос, — продолжала голова, — не обнаружил изъяна даже в трупе, кишащем червями. Это и есть Новое Учение — но это же есть и Учение Христа, трагически недопонятое людьми, в том числе такими умными, как ты. Ни в чём, воистину, нет изъяна. Всё — благо.

Ты удивляешься Моим решениям о публичном восхвалении убогости, половых излишеств и извращений. Ты не понимаешь, что излишеств и извращений и вовсе не существует. Где им быть, если Бог — во всём, и разве Его может быть много, разве может Он отпасть от Себя и извратить Себя? Тебя смущает массовое оглупление людей и их отказ от ответственности за свои дела. Не будь слишком сложной: позволь людям их простые земные радости — а с радостью отказа от выбора мало что может сравниться. Ты беспокоишься о том, что Я желаю пасти народы как стада — но Я есмь пастырь добрый. Будь как Христос! Прими в себя полноту жизни и скажи: ни в чём нет греха. Прими сие Новое Учение, которому противишься только из гордости, как Савл — Христу, и стань Моим верным апостолом. Не ты ли в юности мечтала возглавить церковь? Тебе, если только будешь упорной, будет дано и это, и даже большее. Преодолей дух злобы в своём сердце. Порази всех, смотрящих ныне на тебя, тем, что впервые на этом поле кровопролития отбросила меч и впервые победила ненависть любовью. Я жду твоего сестринского поцелуя, который откроет новую, чистую страницу твоей жизни — и общей, народной жизни.