Голова замолчала. Была моя очередь говорить, хотя бы ради зрителей, и я с облегчением подумала, что «Руководство по духовной брани» с его ветхими формулами мне всё равно не пригодится.
— Спасибо, великий и умный дух, ты изложил основы своего учения хорошо и ясно, — начала я. — Оно соблазнительно, и нужны все силы ума, чтобы не запутаться в его тонких липких нитях. Но Ты совершил ошибку: Ты принялся рассуждать о Христе и не удержался от того, чтобы судить Его апостолов. Не думаю, что Матфей был сгорблен, но, главное, не думаю, что Иоанн трусливо убоялся уродства или проявил брезгливость. Ты болезненно ревнив к тем, кто не желает усредниться, и Ты постоянно клевещешь на великих. Микеланджело в Твоих устах — психически нездоров, Жанна д’Арк — истерична, Достоевский — сладострастен, Матфей — сгорблен, а Иоанн — труслив. И для меня это — край волчьего уха, который высовывается из-за овечьей шкуры: Твой безошибочный знак, по которому Тебя узнáешь где угодно, и в сладких речах лжеучителей, и в газетных передовицах. Ах, да: если Христос и мог восхититься зубами мёртвого пса, Он всё же не предлагал ученикам целовать червивый труп пса и поклониться трупу как святыне. Ты же именно это и предлагаешь народам, вознеся на своё знамя мёртвую пошлость крайнего индивидуализма и её провозгласив иконой. Говорить с Тобой можно долго, но на каждое слово Ты найдёшь десяток. Я знаю, что у меня нет шансов, что одному человеку не победить Тебя, и всё же спасибо Тебе: я кое-чего стою, если сподобилась встать перед Тобой и глядеть Тебе как врагу глаза в глаза. Ты ждёшь сестринского поцелуя? Вот Тебе сестринский поцелуй!
И, подняв двумя руками тяжелый меч Рыцаря-Философа, я с размаху вонзила его в лежащую передо мной лапу.
Исполинская лапа чудовища, с которой стекала чёрная кровь, поднялась надо мной — и острая, расцветшая огромным цветком боль была последним, что я запомнила в этом мире.
[1] Сегодняшняя лекция посвящена русской рок-музыке. Тема — важна, мы не можем позволить себе пропустить её, даже вопреки тому что ваш покорный лектор, как правило, не очень любит музыку такого рода. Но надо ведь бороться со своими фобиями и комплексами, правда?
Никакой рок-музыки в Советском Союзе не было до тех пор, пока государство было «скорее живым, чем мёртвым», если использовать шутливую фразу из русской книги для детей, написанной Алексеем Толстым. Джаз, рок, блюз, техно и иные подобные музыкальные жанры считались идеологическими противниками коммунизма, тем, что могло испортить советскую молодёжь. Высмеивать эти коммунистические страхи, видеть в них очередную нелепость советской жизни и печальный побочный продукт строительства общества в духе Оруэлла — самое лёгкое дело, но при этом более глубокий анализ способен обнаружить некоторую, пусть и искажённую, правду в этом мировоззрении.
Артур Миллер, выдающийся американский драматург, посетил Советский Союз в 1965 году. Плодом этой поездки стала «В России», проницательная книга, написанная в сотрудничестве с Ингой Морат. В книге добросовестно переданы честные впечатления автора от пребывания в России. Отчётливо помню разговор Миллера с человеком, являющимся одновременно советским писателем и функционером КПСС. Во время этой беседы Миллер выразил свои сомнения в отношении необходимости цензуры. Ответ чиновника достоин того, чтобы процитировать его полностью.
Его ответ был не только неожиданным, но совершенно обескураживающим. «Вы хотите сказать, что мы должны тратить народные деньги на публикацию порнографии вроде той, которую я видел в ваших журнальных киосках, или книг, которые интересуют только откровенно больную молодёжь, или пьес, поощряющих гомосексуализм, или картин, про которые даже ваши критики говорят, что они сделаны только ради дешёвого внимания и ради денег? Это, по-вашему, будет благом для России? А мы вот не считаем это благом». Пока он говорил, я мысленно слышал, как ему аплодируют «Рыцари Колумба», огромное число членов Ассоциации учителей и родителей, Конгресс Соединённых Штатов — и даже, говоря откровенно, в какой-то мере я сам [Миллер, Артур. В России (пер. авт.)].
Я хотела бы, чтобы вы прокомментировали этот «обескураживающий» ответ, как и то, что Миллер сам до известной степени был готов мысленно аплодировать ему.