Русское зазеркалье (двуязычная версия)

— Так странно, — заметила я, — пока вы это не предложили, я даже не подумала про эту… архаичную традицию. А теперь думаю: да, это же естественно. А ещё: глупая я, глупая, чтó мне стоило подождать со своими письмами месяц, до дня рождения!

— Я мог бы не остаться в вашей гимназии целый месяц.

— Вот как? Значит, всё к лучшему… Спасибо! Какое бледное слово «спасибо», правда? Как вообще плохо работают слова, как они поскальзываются, как они, бедные, отказываются нести на себе тяжесть, которую мы на них навьючили! Заметьте, я перестала вас называть по имени-отчеству: просто по имени страшно, а по имени-отчеству уже невозможно, после того, как вы назвали меня чудом, которое вам свалилось как снег на голову… Как легко появляются слёзы в глазах, как это глупо, как некстати… — Я украдкой глянула на него: он был тронут не меньше моего, но держался более стойко. — Вы сейчас вызовете такси, я знаю — и у меня тяжёлое чувство про то, что мы расстанемся на какое-то время. Даже если на неделю, думать, что это будет целая неделя, совсем не хочется. Можно мне поэтому попросить вас доехать в этом такси вместе со мной…

— Да, конечно.

— …И, пока мы едем, держать меня за руку?

Александр Михайлович медленно кивнул. В конце концов, он почти что предложил мне выйти за него замуж, а я почти что согласилась. После этого едва ли можно было отказать мне в такой малости…

~ ~ ~ ~ ~ ~ ~ ~

Всё время этих воспоминаний я слабо ощущала своё движение «со дна к поверхности» и, почувствовав вдруг, что эта поверхность совсем близко, рискнула открыть глаза.

Открыв их, я встретилась взглядом с Кэролайн — та даже вскрикнула от неожиданности.

Я, признаться, была удивлена не меньше — и даже не сразу нашла на языке английские слова.

— Have you been here for long? — спросила я не очень уверенным языком.

— No, I just…[24]

Я попросила стакан воды и, пока пила её, выслушала историю о том, как Патрик, получив моё письмо, конечно, не дождался дня моей лекции, а сразу поехал ко мне домой, чтобы обнаружить меня спящей «каким-то нехорошим сном»; как он не знал, что и думать; как он тщетно искал упаковку от моих таблеток или следы других «веществ» и, разумеется, ничего не нашёл; как он в итоге позвонил Кэролайн, и они решили, что он подежурит у моей постели до вечера, а она — с утра нового дня. Какие милые детки! (То, что они договорились между собой, да и просто общались, звучало немного сюрреалистично, но в моей жизни имелся и более забористый сюрреализм.) Так уже утро?

Да, уже утро, подтвердила Кэролайн. И поскольку я всё равно не успеваю на свою лекцию, то не могла бы я объяснить, что это всё значит? Не то чтобы она настаивает, но… Я принимаю наркотики? Я чем-то больна? Моей жизни угрожает опасность? Меня отравили агенты русских спецслужб? (Да, не иначе как Боширов и Петров до меня добрались на полпути к Солсберецкому собору, мысленно улыбнулась я последнему вопросу.)

Я обещала обязательно удовлетворить её любопытство, но всё же ей пришлось подождать, пока я не посещу ванную комнату, не заварю чаю, не поджарю тосты и не съем их, все три (моя студентка завтракать со мной вежливо отказалась). Покончив с тостами, я задумалась, что будет лучше: сочинить безобидную легенду, рассказать правду лаконичным способом — или подробным?

В итоге решилась на последнее и, предупредив, что это займёт время, начала вспоминать историю всех своих путешествий: I owed her that much[25] (не очень понимаю, как это перевести). Кэролайн слушала меня с примерно таким же выражением, с каким трёхлетний малыш смотрит увлекательный мультфильм, только что палец в рот не положила. В глазах её читалось и восхищение, и недоверие, и, временами, ужас.

[Сноска дальше.]

— No psychedelics are involved, you say? — усомнилась она в конце моего рассказа.

— No substances, I swear.

— I just can’t get my head round it, — она слегка потрясла головой. — It sounds so…

— …Medieval?

— Medieval, that’s the word. It is all so insane, and the strangest thing is that I believe you. That is, I believe that you have these weird dreams of yours, — тут же поправилась она, — and I think that you must go and see a doctor. It is rude of me, I know, and it is no business of mine, but I am worried about you, Ms Florensky, and…

— I can see that, — отозвалась я с улыбкой. — Why else would you nurse me today?

Кэролайн хотела что-то возразить, но вдруг покраснела и ничего не сказала. А я глупейшим образом подумала, что, будь я настоящей британкой, с высокой вероятностью посчитала бы эту человеческую симпатию признаком однополого влечения; что она сейчас испугалась, будто именно так я и могла посчитать; что у меня не хватит такта и ума её в этом разуверить.

Я решила сказать нечто более простое: что очень благодарна ей, и уже начала:

— Look, Caroline, I am so deeply…

— Stop, — перебила она меня и, вскочив с места, замотала головой из стороны в сторону. — Don’t be—don’t mention it—it was nothing! I have to go now, not to miss other lessons left today. I will text Patrick that you are okay. Bye for now![26]