Рыжий

Вечером в большом ресторане, расположенном в цокольном этаже, после трудов собирается вся «тусовка». Вон Питер Арнетт попивает свое «Божоле», свысока поглядывая на коллег. За соседним столиком Дональд из Си-Би-Эс тайком подмигивает окружающим: мол, что с него взять, с этого Питера – надутого индюка? Крашеная блондинка по имени Виолетта, продюсер какой-то европейской телекомпании, громко говорит – так, чтобы все слышали, – что сегодня босс выдал им костюмы для радиационной защиты – к чему бы это, как вы думаете, уж не применят ли завтра американцы ядерное оружие? Испанец Альфонсо Рохо из газеты «Эль Мундо» хохочет: «Успокойся, дорогая, пока с нами мистер Арнетт, они не посмеют этого сделать». У испанца с Питером свои счеты, и он не упускает случая, чтобы его поддеть.

К белому роялю подсаживается господин в безукоризненном фраке, расправляет фалды, откидывает крышку, опускает пальцы на клавиши. Звучит тихий блюз. Ресторан наполняется людьми – они пробираются к своим столикам, освещая путь фонариками, свечами, а кто-то – зажигалками. Колеблющиеся тени на стенах. Странный, почти мистический мир.

Сильно прихрамывая, в зал входит Патрик, ближневосточный редактор газеты «Индепендент». Он напоминает провинциального профессора, а никак не фронтового журналиста: носит очки с толстыми стеклами, вечно погружен в свои мысли и потом эта хромота… Сейчас он выглядит печальнее, чем обычно. Подойдя к столику, Патрик рассеянно достает из кармана свечу, расправляет фитиль, подносит зажигалку. Он неумело укрепляет свечу в пепельнице и оглядывает зал в поисках официанта.

Заметив меня, Патрик приветливо машет рукой. Я сажусь рядом, и он тут же, как будто продолжая разговор, говорит:

- Тебе не кажется, что наш ресторан похож на отсек затонувшего корабля?

- А мы в нем, как призраки.

- Очень странная война, – грустно продолжает Патрик. – Посмотри: этот пианист в смокинге, эти дорогие вина… Говорят, администрация отеля собирается открыть ночной клуб под названием «Тысяча и одна ночь». Ты представляешь! А смерть совсем рядом. Возможно, именно сейчас ракеты снова убивают людей в одном квартале от нас. Как тебе это?

- Ты прав, дружище. Меня тоже не покидает ощущение нереальности. Мир и вправду сошел с ума. Но что с тобой сегодня? Отчего у тебя такое невеселое настроение? Вон посмотри на испанца – веселится напропалую и, похоже, решил всерьез приударить за Виолеттой.

Патрик мягко улыбнулся, словно доктор больному. Пожал плечами.

- Здесь так бывает. Вдруг такая тоска подступит. И не «Томагавки» тому виной. У меня в комнате сейчас были гости. Один американский фотограф, молодой и горячий, с удивительным энтузиазмом защищал Штаты в этой войне. Я понимаю, у янки совершенно особый патриотизм, но, Господи, ведь все так не просто. Мне было неловко за него. Я же ему водки предложил, а не трибуну для глупых речей.

- Послушай, Патрик, я согласен с тобой, эта война и вправду зашла слишком далеко. Но скажи, где тот предел, когда союзники должны будут остановиться? Смерть диктатора? Установление здесь прозападного режима? Оккупация Ирака?

- Если бы я знал… По-моему, ситуация сейчас напоминает 1914-й год, когда крупные державы решили перекромсать карту мира.

- А как же новое мышление? Конец «холодной войны»? Отказ от агрессивной риторики? Ведь Запад, вроде бы, поддержал эти идеи нашего Горбачева?

Патрик укоризненно смотрит на меня сквозь толстые стекла очков.

- Вас, русских, всегда бросает из одной крайности в другую. Это не для печати, но запомни: просто Штаты и Британия поняли, что Москва им мешать не станет, вот они и пустились во все тяжкие... А к чему это приведет – мы еще посмотрим. Боюсь, однако, ни к чему хорошему.

Заметив, что от соседнего стола мне делает знаки испанец Альфонсо Рохо, Патрик поднимает свой стакан:

- Тебе, я вижу, надо идти. Давай выпьем. А когда будешь возвращаться, загляни ко мне в комнату – я тебе кое-что покажу.

- Ладно, только ты не грусти.

С испанцем у нас тоже сложились теплые отношения. Он совсем другой. Коротко подстрижен, сухощав, энергично жестикулирует, резок в суждениях и оценках. На нашем затонувшем корабле он живет уже полтора месяца, все и про всех знает и охотно делится своими наблюдениями. Вот и сейчас, едва я присаживаюсь рядом, как Альфонсо открывает мне страшную тайну.

- Видишь того холеного господина, у которого шелковый шарф на шее? Сидит в уголке и делает вид, что здесь кроме него никого больше нет. Знаешь, кто это?

- Кто? - Я и вправду заинтригован. Этот человек средних лет - не то голландец, не то немец - всегда безукоризненно одетый, просто щеголь, появляется в отеле каждый вечер. Ни с кем не общается, не проявляет ни малейшего интереса к брифингам, а днем куда-то таинственным образом исчезает.

Испанец наклоняется ко мне и горячо шепчет прямо в ухо: