С Корниловским конным

Накануне набега в село Константиновское в наш полк прибыло пополнение казаков с Кубани, около ста человек. Поздно вечером к нам в комнату, к Бабиеву, явился один подхорунжий из этого пополнения. Светлый блондин с рыжеватым оттенком небольших усов, правильный профиль лица. Одет в гимнастерку и темно-синие бриджи с красным кантом. Одет был почти по-офицерски и очень чисто. На груди висел золотой Георгиевский крест 2-й степени. Хорошим правильным языком, очень тактично, без ненужной воинской натяжки, он доложил, что — всю службу провел в 1 -м Уманском полку, где заслужил подхорунжего и три Георгиевских креста. Он просит понять его чувство и отпустить в свой полк, который, кстати, является одной дивизии с Корниловским полком и находится сейчас в селе, тут же. Доложил и, держа папаху в руке «по-уставному», спокойно смотрит в глаза Бабиева. Бабиев не был строгий начальник, как о нем думают некоторые, и никогда не был сухой формалист. И хотя, в те времена, каждый казак был дорог в полку, а заслуженный подхорунжий в особенности — Бабиев сказал, что чувство его он понимает, почему и отпускает в 1-й Уманский полк. Я тут же написал «сношение», Бабиев подписал и подхорунжий, поблагодарив, мягко по-воински повернулся «кругом» и вышел.

— Какой красавец... и молодец, — сказал Бабиев. — Просто — настоящий офицер! Жаль было отпускать, но... он прав, — добавил чуткий Бабиев.

На второй день после ранения меня везут на перевязку в корпусную санитарную летучку, главой которой является баронесса Врангель. На костылях передвигаюсь по длинному застекленному коридору. У стены, на полотняных санитарных носилках, лежит убитый казак. Лицо его прикрыто белым носовым платком. Тело лежит ровно вытянуто — в хорошего сукна гимнастерке, в темно-синих бриджах с красным кантом и в хороших мягких сапогах. На груди золотой Георгиевский крест 2-й степени. Что-то очень знакомое во всем костюме показалось мне... Остановился и смотрю, разглядываю. «Открой лицо», — говорю я сопровождающему меня казаку. Тб был подхорунжий, отпущенный Бабиевым в его родной 1-й Уманский бригадира Головатого полк. Поздно вечером перевелся, а рано утром, на второй же день — был убит в грудь, прямо в сердце. Под золотым Георгиевским крестом, на гимнастерке, видно и очень маленькое входное отверстие от вражеской пули...

Мне стало очень грустно. Он ведь только что из своей станицы, от семьи и — сразу же в бой. И вот — убит. Бедная и несчастная вдовушка! Как она горько заплачет, узнав об этом! А его отец?! А мать-старушка?! А его детки?!

И моя рана в ногу, мое «тяжелое ранение», как написал доктор, показалось мне игрушечным.

ТЕТРАДЬ ВОСЬМАЯ Полковник Мурзаев

В конном набеге на село Спицевка Ставропольской губернии 22 ноября 1918 г. погиб признанно доблестный командир 1-го Линейного полка ККВ полковник Мурзаев.

«Александр Мурзаев, окончив Николаевское кавалерийское училище в 1910 г., вышел хорунжим в 1-й Линейный генерала Вельяминова полк нашего Войска, стоявший тогда в городе Каменец-Подольске. Был он там младшим офицером 3-й сотни у своего дядюшки есаула А.М. Труфанова и потом несменяемым начальником полковой учебной команды.

Мурзаев был офицером в высшей степени толковым и находчивым. Помню, как однажды, после конного ученья учебной команды, он поскакал наметом с ней к казармам и скомандовал:

— К пешему строю ГОТОВСЬ! К пешему строю... СЛЕ-ЗА-АЙ!

Казаки лихо спешились, выстроились перед своими коноводами и «замерли». Казалось, что все было исполнено образцово, но он что-то там заметил и своим густым, сильным голосом произнес: «гибнет казачество»... и при этом — густо выругался.

Эти его слова отозвались во мне каким-то эхом, и показалось мне, что его слова, были пророческими.

С Мурзаевым я был на гимнастическо-фехтовальных курсах в Киеве, где он был одним из инструкторов по легкой атлетике. На войну он выступил младшим офицером 3-й сотни и, в первом же бою, в конной атаке на два эскадрона венгерских «Гонвад гусар», был ранен из револьвера в правую ногу, ниже колена. Ранение, казалось, было легкое, но он провалялся в госпитале почти восемь месяцев и все же как-то волочил правую ступню.

Вернулся в полк сотник Мурзаев весной 1915 г. и принял 1-ю сотню, в которой я был младшим офицером. Был он для меня не только командиром, но и хорошим другом. В боях он был в высшей степени храбрым, но «с головой».

При отступлении (весна 1915 г.) перед фалангой немецкого генерала Макензена — мы часто попадали в очень опасные и сложные боевые положения, но благодаря находчивости Мурзаева всегда удачно выходили из неприятного состояния. 1-я сотня Мурзаева была самой блестящей. Среди казаков Мурзаев пользовался большой популярностью, но он всегда относился к казакам критически и при всяком случае давал определенные нравоучения.