С Корниловским конным

Но отдание воинской чести по всем правилам устава есть необходимость воинской дисциплины, воинской этики, духовной связи. Без них — нет воинской части. Да и скучно без них. Можно превратиться в обывателя. И вот — рапортует мне сотник или хорунжий, старше меня летами, громоздко одетый, и руку берет под козырек «по штаб-офицерски», т. е., как попало. Выслушав рапорт, спокойно говорю: «Возьмите руку под козырек так, как вас учили в учебной команде». Сказал одному, другому, третьему... и скоро все стали брать руку под козырек так, как их учили в учебных командах, в училищах и в школах прапорщиков.

J

Гости из тыла

«На кой черт обоз 2-го разряда стоит в станице Лабин-ской?!» — возмущались в полку. Бабиев не разрешил мне подтянуть его ближе к фронту.

Командиры полков, батальонов и батарей назначались Кубанским войсковым атаманом по кандидатскому списку, ведущемуся Войсковым штабом, и сместить их с занимаемой должности, без основательных причин, было нельзя, хотя в гражданской войне с этим уже мало считались. Командиры полков должны быть в чине полковника, а командиры пластунских батальонов и батарей — в чине войскового старшины. Я имел только чин есаула и был назначен командующим вакантным полком, как старший в полку, властью начальника дивизии генерала Бабиева и считался как бы временно командиром полка. Следовательно, мое положение зависело исключительно от личных взглядов генерала Бабиева. Он меня назначил и он меня мог снять с должности в любой момент, если ему не понравилось бы что в моем командовании полком. Вот почему я и не мог переместить свой обоз 2-го разряда ближе к полку, чего почему-то не хотел Бабиев.

Бабиев очень любил Корниловский полк и находил большое удовольствие быть в полку. Он, начальствуя над дивизией, негласно хотел руководить и Корниловским полком, имея в нем «свои глаза и уши» офицеров-станичников.

Я совершенно не боялся генерала Бабиева как своего начальника, так как при случае — мог говорить и доказывать ему все запросто, как и знал, что он меня любил, ценил и уважал и был давним другом, когда мы были оба в малых чинах. Но подобные его вмешательства во внутренние порядки полка были недопустимы и, естественно, мне были неприятны. Каждый полк есть самостоятельная единица, в особенности в хозяйственных своих порядках. У каждого полка Императорской армии были свои традиции и другие особенности, и все считали это не только что нормальным явлением, но никто не покушался и изменить их. И насколько должность всякого командира полка была высока, говорит то, что все командиры полков назначались Русским Императором и проводились

Высочайшим приказом по всей армии. В гражданской войне многое измельчало и было ненормальным.

Наш обоз был совершенно бесполезным для полка. Мы абсолютно ничего не получали от него. А там находились два офицера — заведующий им, есаул Сменов, назначенный еще Бабиевым, полковой казначей хорунжий Клыгин*, два военных чиновника и до 150 казаков разных рангов. Жалование для всех чинов полка получалось случайнб, с оказией, а аванс на довольствие полка — из штаба дивизии. Я писал есаулу Сменову строгие предписания и частные письма, но и он, разделяя мой взгляд, ничего не мог изменить из-за дальности расстояния; но в обозе составилось мнение обо мне как об очень строгом командире. Изверившись в возможностях перемены — послал в Лабинскую строгое предписание: полковому казначею и старшему делопроизводителю прибыть в полк с жалованьем для всех чинов полка, с авансом на довольствие и с точным докладом по хозяйственным и денежным вопросам. Это произвело переполох в Лабин-ской. И надо было видеть лица хорунжего Клыгина и военного чиновника, старшего делопроизводителя полка, когда они представлялись мне в селе Киевском. Делопроизводитель был «субботник» (иудействующая секта) и станичник Бабиева. Конечно, было странным, что за семь месяцев моего пребывания в полку — я впервые вижу полкового казначея.

Представились они отчетливо. Смотрю им в глаза, жму руку и прошу к столу.

Все это происходило в присутствии полкового адъютанта сотника Васильева, храброго и очень дельного офицера, ненавистника всего тылового. За обедом гости немного «отошли». Умный Васильев под столом толкает меня ногой, дескать — «посмотрите, каковы эти гуси!»

В полку всегда был запас белых курпеев на папахи. Они предназначались для тех офицеров, которые прибывали в полк и еще не имели «полковых белых папах», установленных приказом по полку. Это был подарок каждому от полка.

к

После обеда вызываю «шапошника», даю курпеи и приказываю сшить две папахи гостям к вечеру же этого дня, к общему офицерскому ужину.

После обеда начался отчет и выдача жалованья и аванс. Все офицеры радостно сидят во дворе, ждут очереди. И Клыгин, и делопроизводитель оказались очень приятными людьми и знающими свое дело. Лед был сломан, и все ждали приятного и веселого ужина.