С Корниловским конным

По послужным спискам проверилось, что каждый офицер Корниловского полка был ранен не менее 2 раз. Многие имели большее число ранений. Это была марка полка: Официальное положение не требовало указания о ранениях офицеров, но мы ввели новую графу, в которой отмена-лось, — кто и сколько раз ранен, чтобы знал это и войсковой штаб.

Первая неприятность с Бабиевым

Ординарец привез пакет из штаба дивизии, адресованный лично мне. Вскрываю и читаю: «По приказанию генерала Бабиева, посылаю Вам свидетельства о трех его ранениях, которые проведите приказом по полку и копию приказа представить ему лично». Дальше стоит подпись начальника штаба дивизии. Им, кажется, уже не был полковник Рябов-Решетин.

Я прочитываю свидетельства о ранениях командира Корниловского полка полковника Бабиева. Они очень коротки. Подписаны старшим полковым врачом зауряд-лека-рем Александровым:

1. В январе 1919 г., во время движения полка от села Овощи в село Камбулат Ставропольской губернии — была обморожена правая щека.

2. В январе 1919 г., во время движения полка из села Камбулат в село Малые Айгуры — была обморожена левая щека.

3. Во время боя у села Казгулак Ставропольской губернии — пуля пробила черкеску и чиркнула по руке.

Прочитав эти свидетельства о ранениях, думаю: что это? незнание закона о ранениях? или что другое?

В самом начале войны 1914 г. вышел Высочайший приказ, который говорил, — привожу почти дословно и по существу совершенно точно:

«Ранение признается тогда, когда на теле появилась кровь от неприятельского оружия, полученного в бою. На каждое ранение должно быть выдано свидетельство пострадавшему, подписанное медицинским врачем, с точным указанием ранения. Это свидетельство должно быть полностью помещено в приказе по части, и только тогда офицер имеет право на серебряную нашивку на левом рукаве мундира. Получивший одновременно несколько ранений, допустим, от разорвавшейся шрапнели — считать за одно ранение, но не по числу царапин и пр., и имеет право только на одну нашивку на рукаве».

Таков был приказ по всей Русской Армии, подписанный Императором Николаем Вторым. Генерал Деникин подтвердил это приказом по Добровольческой армии, о чем не мог не знать Бабиев, человек исключительно военный, отлично знавший все воинские субординации и любивший их. И то, что он сам не провел их приказом, когда командовал полком, и в ближайшие же дни, как требовал закон, — все это показало мне, что он понимал незаконность подобных ранений. Теперь же приказывает мне их узаконить... т. е. накладывал официальную и моральную ответственность на меня.

«Что делать, что делать?!» — думаю я и чувствую, словно кто-то полынной горечью обдал меня, а по всему телу «чесоточно» проползли муравьи. Я отлично знал, что Бабиев был гордый, властный и тщеславный, и неисполнение его приказа, да еще по личному делу — он мне никогда не простит. И в то же время взять на себя эту фальшь — не позволяла воинская честь. Видимо, я переменился в лице, стоя у стола.

— Что там такое, Федор Иванович? — участливо спрашивает меня сотник Васильев.

Я передаю ему эти бумаги.

— Ну, это уже безобразие, ваше превосходительство... — спокойно, но с явным недоумением говорит он, правдист. — Где же тут ранения? Да я сам там был под этими селами и ничего не видел! Да и при чем тут обморожение? А мы-то разве не мерзли там? — философствует он.

— Как хотите, Ф.И., но я как полковой адъютант этого приказа не подпишу... и попрошу Вас тогда освободить меня от должности, — мрачно заявляет он. К тому же подпись зауряд-врача Александрова, для нас обоих, была одиозной. После боя под селом Кормовым 26 февраля — он выдал два ложных свидетельства о ранениях и выдал на третий день после боя. Я решил выждать и при встрече переговорить с Бабиевым.

Прошло несколько дней, как получаем запрос от начальника штаба дивизии: «Генерал Бабиев спрашивает, почему до сих пор не прислана копия приказа о его ранениях?»

Все полки должны ежедневно представлять свои копии приказов в штаб дивизии, по которым последний следит за работой и жизнью полков.

Отвечаю: «Прошу прислать подобное приказание за личной подписью генерала Бабиева». Я думал, что Бабиев как умный и честный офицер — подобного письменного приказания не сделает. Но я ошибся.

«Командиру Корниловскаш полка, есаулу Елисееву. Приказываю в трехдневный срок провести приказом по полку мои старые три ранения и копию приказа представить мне. Начальник 3-й Кубанской казачьей дивизии, генерал-майор Бабиев».

Тон предписания был настолько строгий, что сопротивление ему грозило мне печальными последствиями. Приказание было исполнено. Но Бабиев этого не забыл. И жестоко, коварно отомстил. И так как это повлияло на мою военную карьеру, то я и пишу все об этом. Как Бабиев отомстил, — будет подробно описано в последней брошюре о Корниловском конном полку.