С Корниловским конным

На наше счастье — солнце зашло за небосклон, и стало темнеть. Возвращаясь глубоким обходом назад, кругом, между многочисленными манычскими рукавами — мы совершенно не знали, что будет завтра. До села Дивного, нашей базы, было верст 40-45. И мне казалось, что из-за усталости лошадей сегодня мы не дойдем до него. К тому же целый день и эту ночь — никто не ел и не пил — как люди, так и лошади.

Проводник крестьянин, на неоседланной лошади, шел впереди штаба дивизии. Корниловский полк шел головным. От Бабиева меня отделяла лишь группа казаков-ординарцев человек в тридцать. Меж извилин Маныча, в непроглядной темноте, мы начали блуждать. Бабиев нервничал и был очень злой. И только к полуночи мы достигли Астраханского моста. Мы теперь знали, что через двенадцать верст будем в нашем Дивном, где найдем главное — отдых. Есть уже и не хотелось. Далеко за полночь — молча, грузно, усталые — полки вошли в село. В этот день корниловцы и кавказцы — на широких аллюрах — сделали не менее 75 верст. В этот день и белые, и красные были друг у друга в тылу.

. На следующий день, 14 апреля, вновь поход. Полки выстроились на той же сельской площади и ждали Бабиева. 2-й Полтавский полк выступил раньше на Макинские хутора как разведывательная часть.

На площади мы видим вчерашний, нашим полком плененный, Черноярский пехотный полк и роту сапер, которые, большими группами, лениво грелись на весеннем солнышке на завалинках и под заборами, подозрительно рассматривая казачьи конные полки. Но вот из-за угла показался Бабиев, как всегда тонно по-кавказски одетый, на своем горячем веселом нарядном хвостатом коне Калмыке — гордый и властный и, безусловно, любимый большинством нас за боевую доблесть. Позади ординарцев всегда велась под седлом его высокая вороная кобылица — спокойная, которую он брал после боя, взамен уставшего Калмыка.

По полкам, стоявших «покоем», пронеслись слова команды. Полки замерли. Бабиев был еще далеко и подъезжал к полкам шагом. Строевая тишина говорила всем, что приближается какой-то большой начальник. Красноармейцы начали переглядываться между собой, словно не зная, что же им делать? А потом, вначале нехотя, поднялись на ноги. Бабиев, едучи молча, — слегка повел на них глазами... и, выдержав, когда они приняли воинскую стойку и вид, он бросил задористо в массу:

— Здорово, солдаты!

И эта масса красных солдат в несколько сот человек — вдруг гаркнула в страхе:

— Здравия желаем, Ваше превосходительство!

Многие из нас улыбнулись, насколько позволял строй,

этому ответу вчерашних врагов. Желая, видимо, ободрить пленников, естественно, боявшихся за свою судьбу, — Бабиев уже весело крикнул им:

— Што?.. Жарко вчера было?

И осклабившиеся лица красных солдат, русских солдат, уже весело, по-простому, ответили хором:

— Так точно... жарко было...

Лед был сразу же сломан. Теперь — только давай им винтовки, поставь над ними хороших офицеров и веди этих красных солдат — против красных же. И они пошли бы... Бабиев очень хорошо разбирался в душе каждого воина. И после этих слов — он с места бросился в намет и бодро, весело поздоровался со своими тремя полками, с каждым в отдельности. Красные солдаты молча созерцали эту картину казачьего строя.

Полки выступили из села весело, с песнями. Мимо корниловцев, головным полком, вытягивается 1-й Кавказский полк. Я стою в непосредственной близости от него и пропускаю сотни кавказцев по фронту резервной колонны своего полка. Кавказцы затянули свою веселую игривую полковую песню:

Та удовинька молода — пусти ночку ночевать...

Гей! Гей! и хо-хо! пусти ночку ночевать...

Я смотрю на свой родной дедовский полк и приятно улыбаюсь, слушал эту, так знакомую мне, песню.

— Здравия желаю!.. Здравия желаю, господин полковник! — слышу из строя кавказцев голоса казаков, обращенных ко мне, и узнаю многих урядников, с которыми был в

мирное время в Закаспийской области и с которыми исколесил почти пол-Турции в войне 1914-1917 гг.

Каждая сотня поет свою песню. Впереди одной из них, управляя песенниками, идет подхорунжий Митрофанов*. Лицо его особенно весело и, не прерывая песни, — он радостно смотрит в мою сторону, отдавая воинскую честь. Вот проходит мимо меня командир сотни хорунжий Лебе-динцев. За кавказцами вытянулись корниловцы. Эти два полка составляли бригаду в 3-й Кубанской казачьей дивизии генерала Бабиева. Внешний вид их был почти одинаков. И кавказцы, как и корниловцы, — почти все были в небольших папахах. Во главе нашего полка идет 2-я сотня есаула Друшлякова, сплошь состоявшая из калниболотцев и незамаевцев — отличных песельников. «Чорноморци» не могут удержаться, чтобы не подпустить некоторую «пикантность» в своей песне, глядя на рдеющую женскую часть села, провожающую казаков и толпящуюся на тротуарах. Песенниками управляет молодец и «козарлюга на всэ» вахмистр Палий.

У сусида у Ивана, хата била, жинка гарна,